Разговора о демократии в Церкви боятся лишь те, кто мыслит Церковь как власть (под демагогией о «рабах рабов Божиих»). Всё даже ещё проще: люди, которые говорят, что в Церкви не место демократии, отнюдь не считают, что демократии есть место вне Церкви. Такие люди потому отрицают демократию в Церкви, что не понимают смысла демократии вообще. Они понимают смысл единовластия, смысл «вертикали власти», смысл власти большинства. Большинство они понимают агрессивно — больше не тех, кого больше, а того, кто сильнее, у кого длиннее меч, у кого палачи и швейцарские гвардейцы. Король — большинство, его подданные — жалкое меньшинство. Нельзя давать право выбора меньшинству, ущемляя большинство. Меньшинство вообще не имеет прав на существование, оно недоразумение, неблагоприятная мутация, которая хочет переделать мир под себя, переделать и большинство. Демократия пытается путём голосования изменить законы природы (тут начинается демагогия про «семейные ценности» и презервативы, спасибо, хоть очки, шнурки и трусы оставляют). Возьмут и проголосуют, что Бога нет!
На самом деле, демократия вовсе не есть власть большинства, самоодуряющая как власть самодержца. Демократия есть власть большинства, уважающего и защищающего меньшинства в соответствии с законами.
Демократия потому и делает законы текучей, подвижной структурой, отрицает их спущенность с неба, что демократия хочет соответствия закона человеческого законам природы. Демократия вообще знает, что существуют законы природы, которые изучает наука. Демократия не голосует о законе всемирного тяготения, не определяет, чему равно ускорение свободного падения. Это всевозможные деспотизмы насилуют законы природы, пытаясь подогнать их под свои фантазии. Демократия потому и защищает меньшинства, что один из законов природы говорит, что меньшинства необходимы, что без них большинство не выживет, сгниёт заживо. Как это и происходит, когда удаётся в отдельно взятом кусочке бытия ликвидировать меньшинства или по крайней мере загнать их в правовое небытие.
Церковь есть демократия, потому что Церковь защищает право самого бесправного и малого меньшинства — Бога. Церковь — демократия, потому что она не посягает на законы природы (и считает чудом, а не законом хождение по водам), а главное — Церковь принимает Закон Божий как данность, подобную законам природы. «Не убий» так же не подлежит голосованию как «е равняется эмце квадрат». Другое дело, что точно так же как люди далеко не сразу (и далеко не все) поняли, что е равняется эмце квадрат, верующие далеко не сразу поняли (и поняли не все), что убивать нельзя никого и никогда — ни дальних, ни врагов, ни террористов, ни серийных убийц, ни даже королей и президентов, какими бы преступниками те ни были. Ни-ко-го. Ни-ког-да.
Точно так же как наука знает, что познание не исчерпывает тайн вселенной, и, наоборот, увеличивает наше соприкосновение с непознанным, так и вера — живая вера, а не вера законническая — знает, что наше понимание нравственных законов никогда не будет абсолютным. Достаточно сказать, что мы считаем эти законы «нравственными», сводя всё великолепие человечности к некоему «норову», «характеру», к умению прожить, не получив штрафа за парковку. Тогда идеальный, высоконравственный человек — это идеальный лжец, социопат, гений безнравственности. Это понимание этики как монолога, даже не монолога, а немоты — тогда как этика есть закон диалога, право общения и общение в праве.
Не надо бояться человека без ружья. Не надо бояться Бога как меньшинства, как Царя, Который больше вселенной, но Который желает быть меньше вселенной и предоставляет человечеству больше свободы, чем оно должно быть иметь — предоставляет за счёт Своей свободы, не за счёт какой-то другой, как это любят делает грешные люди. Не надо бояться демократии в Церкви — всё лучшее, что есть в Церкви и что и есть в Церкви, достигнуто демократическим путём и ещё есть, чего достигать. Всё худшее — увы, от попытки Церкви быть Богом, от попытки церковных людей быть богами, оправдывая это тем, что Бог есть Царь, а царём может быть и человек. Бог есть Бог. Только это твёрдо можно сказать о Нём, всё остальное метафора. Как и человек призван быть не царём, не владыкой, а человеком — и демократия как искусство общения есть единственный способ поддержать человечность в самых бесчеловечных условиях, то есть, в условиях повседневной жизни.