«имейте веру Божию, ибо истинно говорю вам, если кто скажет горе сей: поднимись и ввергнись в море, и не усомнится в сердце своем, но поверит, что сбудется по словам его, — будет ему, что ни скажет» (Мк. 11, 23).
Эта фраза вторична по отношению к варианту о том, что гору могут сдвинуть двое человек, добившихся согласия друг с другом (Мф. 17, 20, Фома, 48). У Фомы сохранился и первоначальный вариант, и вариант, помещённый в рассказ о смоковнице (Мф. 21, 21). Марк не упоминает смоковницу, в отличие от Матфея. Можно предположить, что фраза бытовала в сборниках афоризмов Иисуса (как евангелие Фомы), затем Марк её вставил как мораль к эпизоду со смоковницей, а Матфей вставил и в саму фразу упоминание смоковницы, крепче связав с контекстом, но сохранил и первоначальный вариант.
Почему эта фраза была так популярна в древности и почему она популярна по сей день? Потому что человек в поисках себя сравнивает себя со многими животными, а вот из мира растений, пожалуй, чаще всего с деревьями. Хотя имена даёт детям — цветочные (Лилия, Роза, Фиалка — Вайолет; мальчикам, правда, цветочных имён не дают). С деревьями — прежде всего, из-за корней, это Толкин это выразительно показал в «Повелителе колец» с живыми деревьями.
Писатель Александр Грин — русский Коэльо начало ХХ века — сделал символом невероятного, символом любви алый цвет корабельных парусов. Невероятный для парусов цвет сигнализирует девушке, жаждущей любви, что с этого корабля сойдёт на землю её суженый. Иисус тоже считает любовь невероятной, но делает её символом дерево, которое выдёргивает корни из почвы, бредёт к морю, бросается в него, и плывёт, плывёт… Вера есть вера именно в невероятное, а единственным невероятным в мире является любовь.
Сразу вслед за притчей о смоковницей идёт притча о рабах, которым хозяин не даёт присесть. После целого дня в поле они вынуждены подавать ему еду, мыть ноги, убирать дом. Хозяин этот Бог, и Бог, как всякий хозяин, поручает слугам сделать то, что мог бы, должен был бы сделать сам. Рабы есть продолжение хозяина, его манипуляторы, его скафандр.
Бог есть любовь, и рабы Божии делают то же дело любви, которое делает Бог. Любовь и рабство, даже любовь и труд кажутся антонимами, но лишь потому, что человечество ещё очень далеко было от настоящего смысла труда и работы. «Работа» — от слова «раб», это нечто, чем прилично заниматься лишь несвободному человеку. Другое название работы — «занятость», и рабочее время — время не только трудное, но время, отнимающее время у любви, занимающее время, которое можно было бы быть свободным. К счастью, в современном мире всё чаще человек имеет возможность и любить без расчёта и работать не только ради заработка. Труд может быть делом любви, труд может и должен быть наполнен смыслом, доставлять удовольствие. Конечно, механический, однообразный труд пахаря, скотовода, дворника отнимает время у любви, да и то — не всегда, не всегда. Иначе бы человечество вымерло.
Человек начинает расти, пуская корни в землю. Корни высасывают воду — черпают энергию из отношений с другими людьми, причём иногда идёт настоящая борьба за жизнь между соседними деревьями. Корни опутывают друг друга, отпихивают друг друга, стараются удушить. К старости как раз корни уходят достаточно глубоко, становятся достаточно разветвлёнными, чтобы каждую капельку обращать в свою пользу. Тут и приходит смерть, кладя предел человеческому эгоизму. Иначе бы каждый разнёс бы, как баобаб, целую планету. Алые паруса выцветают, и романтические влюблённые умирают в один день лишь потому, что одновременно подсыпали друг другу стрихнина в кофе. Иисус предлагает иной выход: не смерть, а вера. Вытащить корни. Перестать черпать жизненную энергию в хищничестве, суровости, агрессивности, настырности. Бросить в море и поплыть. Это море — Бог. В нём иначе добываются питательные вещества, необходимые для жизни, да и сама жизнь понимается иначе. Это не борьба за первое место на пиру, да и сам пир — не за столом, а на плоту. Впрочем, плот есть всего лишь стол, пустившийся в морское приключение, как сам Иисус есть всего лишь Бог, пустившийся в приключение земное. Алые паруса выцветают, кровь Христова — нет.