Я сказал 20 августа после молитвы на месте гибели Комаря, Кричевского и Усова две вещи.
Во-первых, что самое опасное для человека — стремление к безопасности. Безопасно было Христу говорить о любви к врагам? Говорил бы о ненависти — императором бы сделали. Безопасно было Моисею идти к фараону? Богу было безопасно творить человека? Где Бог, там опасность. Где жизнь — там опасность. Вечная жизнь — вечная опасность. Опасность омертвиться. Готовность к опасности ничего не гарантирует, но ориентация на безопасность гарантирует — нет, не смерть, но какое-нибудь паскудство.
Во-вторых, люди делятся на выполняющих приказы и отдающих приказы. Отдающих приказы себе! Трое погибших — и те, кто не погиб, а только стоял в цепочке и трясся от страха — отдали приказ себе.
И еще одну замечу в связи с философией коммуникации. Не только в этом году, но и в предыдущие — ну, точно в последние лет десять — сюда не приходили белоленточники. И это принципиальная установка, а принцип — «проектности». Истории нет, нет прошлого. Есть настоящее, в котором «мы лучшие» (то есть, лучше и Сахарова, и Ковалева, и этих погибших), «мы сейчас всех сплотим и победим». Рекламное настоящее, лживое насквозь. Даже не лживое, а лукавое. Ведь может так фишка лечь, что в самом деле победят. Как вот Ленин — бездарный и трусливый — победил, потому что вышла такая вот случайность. Но на один такой случайный казус миллион — закономерных поражений. Потому что жить в расчете на случайность, на крик — не надо. Можно, можно, но стыдно и глупо. Сегодня все эти кричальщики опять не любят вспоминать прошлое, опять родились заново. Ни памяти о хорошем, ни покаяния в дурном и/или в глупом. Просто — мы лучшие, прошлого никакого нет, давайте кричать «режим щас падет, ура» и делать, что можно сделать безопасно. Представления о безопасности у них специфические — поэтому они в эмиграции, а не тут. А тут ничего безопасносного нет и быть не может, потому что это автократия тоталитарного типа, повторю в сто двадцать третий раз, чтобы запомнили, так-перетак. Но это не означает, что ничего сделать нельзя. Можно! И главное — делать самое опасное: говорить. Говорить с собой, с другими. Говорить убежденно, что демократия возможна, что политика — для порядочных людей, а не для махинаторов. Это очень опасно — такое говорить. И поразительно, как редко я встречаю людей, которые так думают. В основном цинизм — в том числе, среди эмигрировавших. И это еще в лучшем случае, а то встречаются такие идейные выверты, что ой.
