Одного видного французского социалиста спросили, как бы он определил различие между социалистами и коммунистами. Он ответил: «Это не есть различие программы, это есть прежде всего различие между людьми честными и людьми бесчестными». Это мне напомнило, что в первые годы революции я спросил одного социал-демократа меньшевика, что он думает о Ленине. Он ответил: «Я порвал с этим человеком с 1903 г., он не делает никакого различия между добром и злом». Он был бывшим другом Ленина и вместе с ним закладывал основы русской социал-демократии и редактировал «Искру»1. Как понять это? Этого нельзя понять грубо и буквально. Эти ответы совсем не должны иметь того смысла, что коммунисты дурные и бесчестные люди, что было бы неверно и несправедливо. Среди коммунистов есть героические люди, способные на большие жертвы, беззаветно преданные своей идее. Буду иметь в виду только искренних, убежденных, верующих ком-
мунистов. Один доминиканский монах из «резистанса», сидевший во время оккупации в тюрьме с коммунистами, говорил мне, что это лучшие люди Франции. И тем не менее ответ французского социалиста о бесчестности коммунистов заключает в себе какую-то правду, как и слова о том, что Ленин не делал различия между добром и злом. Если понять это без всяких углублений, то это значит, что коммунисты прибегают к дурным средствам для осуществления своих целей, что на них нельзя положиться в каких-либо соглашениях, что они практикуют в политике ложь и обман. Но смысл этого гораздо более глубокий, чем думают, и это совсем не значит, что у них нет своих понятий о добре, нет своей иной честности. Коммунисты, как и многие настоящие революционеры, манихейцы в том смысле, что они резко делят мир на две части, на царство Ормузда и царство Аримана, света и тьмы. Царство Ормузда, царство света — это они и их движение. Весь остальной мир есть царство Аримана, царство тьмы, он во власти диавола. Коммунисты считают состояние мира непереносимым, его нельзя терпеть. Мир есть чумная эпидемия, и все силы должны быть направлены на искоренение эпидемии. С диаволом, посылающим чумную эпидемию, нечего церемониться, его можно обманывать, можно его какими угодно способами уничтожать, чтобы одолеть тьму. Оправданы даже пытки для борьбы с царством диавола. Процесс старых коммунистов2 в этом отношении очень показателен. Трудность нравственной оценки коммунистов зависит от того, что они отрицают так назывоемую» общечеловеческую, универсальную мораль, которую хотят применить к ним,
оценивая их. Это самое главное. Эту общечеловеческую мораль они считают буржуазной моралью, которую целиком относят к царству тьмы, к диаволу. Эта мораль есть лишь хитрость в борьбе, которой пользуются для их ослабления. Но коммунисты имеют свою мораль, которая станет общечеловеческой после их окончательной победы, мораль коммюнотарную, которую они считают более высокой, чем, напр<имер>, мораль католическую, в которой такую роль играет, напр<имер>, семейный эгоизм. Можно было бы сказать, что это сектансткая революционная мораль, которая может быть будет универсальной, но пока она делит человечество на две части, между которыми не может быть примирения. Это заложено в марксистском учении о классовой борьбе. Различие буржуазии и пролетариата в капиталистический период истории не есть только описание фактической исторической реальности, которая не покрывается этим противоположением, это есть различие аксиологическое, оценочное, моральное, вопреки желанию марксистов быть совершенно свободными от элемента морального... Тем не менее различие между буржуазией и пролетариатом есть различие между злом и добром. К «буржуазии», которая объемлет целый мир, не может быть общечеловеческого отношения. Так назыв<аемая> общечеловеческая мораль лишь мешает борьбе и победе, она есть хитрость буржуазного врага. Социалисты же согласны признавать общечеловеческую мораль, они готовы терпеть зачумленное состояние мира, откладывая свои реформы, и потому они делаются врагами. Несоответствие между средствами и целями связано с этим резким делением мира на две части.
Поэтому всякий не коммунист признается фашистом, хотя бы сам он совсем не признавал себя фашистом, напр<имер>, был либералом. Без этого объединения всего враждебного мира в фашизм невозможно было деление на две части, обнаружилась бы усложняющая множественность мира, что мешало бы вести войну.
Античный, дохристианский мир знал универсальную общечеловеческую мораль стоицизма. Только стоики возвысились до отрицания рабства, чего не могли сделать Платон и Аристотель. Монтень, уже уходящий от христианства, который был моралистом начинающихся новых веков, одним из источников гуманистической морали, заключал в себе сильный элемент стоицизма. То же нужно сказать и про Спинозу. Но по-настоящему общечеловеческая, универсальная мораль провозглашается христианством, она заключена в Евангелии, и влияние ее распространяется и на ту часть человечества, которая от христианства отошла в своем сознании. Еще Великая французская революция, провозглашая принципы свободы, равенства и братства, не покидает почвы христианства и им питается. Это христианство провозгласило, что люди — братья по Единому Отцу, что каждый человек, независимо от национальности и социального класса, несет в себе образ Божий. Самая радикальная моральная революция заключалась в заповеди любви к врагам. Это был прорыв через магический круг ненависти и мести. Любовь к друзьям естест-
венна, к ней нечего призывать. Но любовь к врагам уже сверхъестественна, она противоречит естественным инстинктам человека, который и на вершине цивилизации не вполне еще вышел из звериного состояния. Это особенно сказывается в международных отношениях. Но было бы неверно и противоречило бы истории сказать, что универсальный, общечеловеческий характер христианской морали соблюдался в истории христианства. Увы! Деление человечества на две части, ненависть к врагу вошло и внутрь христианства. Отношение христиан к неверным, к не христианам, особенно отношение к еретикам и схизматикам3 внутри христианства, было проникнуто враждой и даже ненавистью, вызывало преследования. Но подземная работа христианства породила новую форму общечеловеческой морали — мораль гуманистическую. Она была эмоциональной подпочвой социалистических учений XIX века. Универсальный общечеловеческий характер морали философски был выражен Кантом в учении о человеке как самоцели. Ни одного человека нельзя рассматривать как средство. Таков вечный принцип, но конкретная мораль Канта была моралью мелкого буржуа. Важно, что враг тоже человек, и в отношении к врагу национальному, классовому, идеологическому тоже не все дозволено. Этот вопрос об отношении к врагу есть основной вопрос морального сознания нашего времени. Никогда еще не было такого разрыва с основами евангельской морали, как в наше время. Фашизм и национал-социализм явно возвращаются к дохристианскому, языческому сознанию. Готтентотское4 понимание добра и зла есть и у цивилизованных людей XX века. В
каком отношении стоит к этому вопросу марксизм? Сейчас этот вопрос приобретает особенный интерес. Отношение Маркса к вопросу об общечеловеческой морали было противоречиво, и может быть понято лишь диалектически. С одной стороны, Маркс отрицал общечеловеческую мораль, признавал лишь классовую мораль. Мораль буржуазная и мораль пролетарская не могут быть объединены в универсальной моральной истине. Марксизм утверждает моральный релятивизм, моральная оценка меняется в зависимости от социальных классов. Происходит разрыв с традициями христианской и гуманистической морали. Моральный принцип, формулированный Кантом, об отношении к каждому человеку, как к высшей ценности и самоцели, как будто не признается. Но тут возможна иллюзия, которой подвержены и _ сами марксисты, и его враги. Прежде всего Маркс осудил капитализм с точки зрения общечеловеческой, универсальной морали. Он осудил капиталистический режим потому, что в нем человек обесчеловечен, овеществлен (Verdinglichung), превращен в средство экономического процесса, природа его отчуждена. Он морально осудил буржуа-капиталистов потому, что они эксплуатируют рабочих. Теория прибавочной ценности, которая и была раскрытием эксплуатации, не может быть понимаема как чисто экономическая теория, в ней есть сильный моральный элемент, она предполагает моральную оценку. Эксплуатация трудящихся была для Маркса первородным грехом в истории человечества. Но эксплуатация есть моральная категория, моральное зло, это явление нельзя рассматривать исключительно с экономической точки зрения.
Если исключить моральное осуждение эксплуатации, то совершенно непонятно, почему эксплуатировать ближнего так плохо, может быть, очень хорошо, скажут эксплуататоры, выдвигая ценности национальной и государственной силы, процветания культуры, экономического богатства страны и мн. др. Совершенно ясно, что у Маркса, когда он беспощадно осудил экономическую эксплуатацию и требовал социалистического строя, была общечеловеческая универсальная мораль, при отрицании которой падает осуждение и исчезают мотивы борьбы, к которой он призывал. И марксисты очень пользуются самыми разными моральными суждениями в своей пропаганде, марксистские ругательства носят моралистический характер. У Маркса было динамическое и диалектическое понимание морального процесса, и вот в чем оно заключалось. Марксизм отрицает общечеловеческую, универсальную мораль для настоящего и прошлого человечества, искаженного классами. Это прошлое есть лишь введение в историю, а не сама история. Настоящая история начинается лишь с торжества социализма и коммунизма, как и настоящее человечество и настоящая свобода. До сих пор люди жили под властью необходимости. В обществе, которое распадается на классы и в котором происходит эксплуатация одного класса другим, не может быть общечеловеческой, универсальной морали, потому что нет еще по-настоящему человека, общечеловека, а есть лишь классовый человек. Марксизм отказывается видеть человека за классом, он видит класс за человеком. Но он хочет, чтобы человек наконец появился и прекратилось существование классов, искажающих об-
раз человека. Пролетариат, который есть класс мессианский, создаст наконец единое человечество, пролетариат как класс исчезает, превратившись в настоящее человечество, не знающее уже первородного греха эксплуатации. Революционная классовая пролетарская мораль диалектически превращается в общечеловеческую универсальную мораль. Но очевидно эта грядущая мораль была уже у Маркса, и он пользовался ею для своей оценки буржуазии, капитализма, пролетариата, социализма. Отрицание общечеловеческой морали в настоящем, которое и дает повод называть коммунистов «бесчестными», и есть определенное убеждение, что настоящая общечеловеческая мораль появится лишь после окончательного торжества пролетариата и коммунизма. Тогда прекратится деление мира на две части, на царство света и царство тьмы. Нынешнюю же общечеловеческую мораль в буржуазном обществе коммунисты считают «бесчестной» хитростью, ослабляющей борьбу. Так нужно их понимать. Но понимание не означает одобрения двойственной морали. Общечеловеческая мораль все же существует и возвышается над социальной борьбой, и сами марксисты-коммунисты ею питаются. Но острота коммунизма связана с этим делением мира на две непримиримые части. У более же примирительных социалистов есть бацилла скуки. Социалистская печать невыносимо скучна. Коммунистов спасает от скуки ярость.
Можно было бы сказать, что Ницше произвел моральную революцию и совершенно отрицал общечеловеческую мораль, христианскую и гуманистическую, и на него хотят опереться те, которые на практи-
ке отрицают эту древнюю мораль универсального значения. Но и с Ницше не так просто. Он хочет создать новые моральные ценности, и по ту сторону добра и зла он все же утверждает иную мораль, мораль сверхчеловека, отрицая мораль человеческую. Ницше казалось, что во имя божественной высоты, к которой он так тянулся, он должен отрицать человека и человечество. Но мораль сверхчеловека получает универсальное значение. У Ницше нет деления мира на две части, вся проблематика его в другом и не имеет прямого отношения к нашей теме. Но вот немецкий расизм, национал-социализм представляет самую крайнюю форму отрицания общечеловеческой, универсальной морали. И тут не может быть сравнения между национал-социализмом и марксизмом-коммунизмом. В то время как последний для будущего признает общечеловеческую мораль, первый отрицает ее и для будущего. Замирение и единство человечества, более братское отношение между людьми и народами никогда не будут достигнуты и не должны быть достигнуты. Будет вечное разделение на мир господствующей расы и мир низших подчиненных рас. Будет вечная война. В то время как торжество избранного класса пролетариата должно привести к единому человечеству, торжество избранной германской расы должно привести к окончательному разделению на мораль господ и мораль рабов. Еще лучше было бы, конечно, не признавать ни избранного класса, ни избранной расы. Но ошибочно и даже возмутительно утверждать, что только рабочий класс, руководимый социалистами и коммунистами, стоит на классовой точке зрения и ведет классовую борьбу,
буржуазия же не ведет классовой борьбы и защищает общечеловеческие ценности. В действительности капиталистическая буржуазия все время ведет классовую борьбу, все время защищает свои классовые интересы, но в отличие от рабочего класса, более открытого, маскирует классовый характер своей борьбы. В этом буржуазия капиталистического периода отличается от аристократии прошлого, которая открыто признавала себя привилегированной расой и защищала неравенство. Буржуазия же отрицает существование классов в капиталистическом обществе и хочет придать общечеловеческий характер своим идеалам и своей борьбе, которую представляют иногда борьбой за свободу. Поэтому мы живем в самом лживом обществе, в котором внутренние пружины скрыты. Это связано с царством денег, силы безличной, анонимной, бесчеловечной, наиболее удаленной от первоначальных реальностей жизни. Величайшая неправда то распространенное мнение, что буржуазия капиталистического мира является носительницей общечеловеческих ценностей, особенно ценностей духовного порядка, и защищает их от опасностей, которые им угрожают со стороны социалистов и коммунистов. Эту неправду поддерживают с полярно противоположных концов идеологи буржуазии, защитники капиталистического строя и марксисты-коммунисты, которые с большой легкостью утверждают, что все существующие в современном мире духовные ценности, ценности религии, философии, морали, искусства суть ценности буржуазные. В действительности торжествующая в капиталистический период истории буржуазия разрушала эти ценности и искажала их,
превращая в послушное орудие своих интересов. Отдельные творцы всегда возвышаются над классами. В прошлом вышедшие из буржуазных слоев создавали духовные ценности. Но религия менее всего есть создание буржуазии. Современная буржуазия есть разрушитель вечности. Об этом хорошо говорит Леон Блуа. Именно материализм есть по преимуществу создание буржуазии. И марксизм у нее заимствовал свой материализм. Буржуазность есть не только социальная, но еще более духовная категория. Буржуазный дух может быть и у марксистов. То, что сказано о буржуазии, не должно понимать так примитивно, что люди, вышедшие из буржуазных классов не могут уже создавать никаких культурных ценностей, не могут даже делать научных открытий, что, по-видимому, склонны думать многие коммунисты-доктринеры. Культурные ценности все еще создают по преимуществу люди, вышедшие из «буржуазных» классов, понимая это в широком смысле, так как рабочий класс и его идеологи до сих пор обнаружили мало способности к культурному творчеству, что есть констатирование факта, а не принципа, ибо все может измениться. Но ценности религиозные менее всего есть порождение современной буржуазии. Нельзя достаточно часто повторять, что культурные и духовные ценности не могут быть классовыми, буржуазными или пролетарскими, они общечеловечны и универсальны. Истина не может быть классовой, это лишено всякого логического смысла, классовым может быть лишь извращение истины, лишь ложь.
Кризис христианства и кризис гуманизма создает и моральный кризис. Мир переживает потрясение
своих моральных основ. Мировая война со своими невыразимыми ужасами обнаружила моральный кризис человечества, который был уже до войны и сделал ее возможной. Мораль христианская давно уже очень понизилась. Христиане обнаруживали меньшую способность к жертве, чем революционеры, особенно русские реолюционеры XIX века. Война была также большим испытанием и для марксистской доктрины, ибо она означала не только отсутствие общечеловеческого морального единства, но и единства классового. Пролетариат германский и пролетариат русский убивали друг друга и никакого единства классовой пролетарекой морали не обнаружили. Так же убивают друг друга христиане разных стран. Жизнь безмерно сложнее всяких доктрин, и в ней огромную роль играют иррациональные стихии. Происходит столкновение не двух разных моралей, как предполагает марксистская доктрина, но и отпадение от всякой морали, взрыв в человеке того нечеловеческого, еще первобытно-звериного, что хранилось в глубине подсознательного. Достаточно вспомнить о германских концентрационных лагерях. Человечность христианская и гуманистическая не прошла еще достаточно глубоко в человеческую природу и охватила лишь сравнительно небольшую часть человечества. И в истории мы видим не только процесс гуманизации, но и процесс дегуманизации. Оптимистические теории необходимого и непрерывного прогресса не выдерживают критики. Человеческая свобода порождает не только все ценное в человеческой жизни, она может порождать и обратное, дурное и ужасное. Страшное, ужасное гораздо больше имеет места в истории, чем
думали люди XIX века. Такие люди, как Достоевский, как Кирхегардт, как Ницше, предвидели возможность катастрофических взрывов и ужасов, идущих из самой глубины человеческой природы. Маркс, человек необыкновенной остроты ума, несмотря на всю свою диалектику противоречий, был еще слишком рационалистом и прогрессистом. И хотя марксизм в современном мире практически играет огромную роль, но он не стоит на высоте современного, более углубленного и утонченного, сознания. Поэтому тема о двух моралях, несмотря на ее большое жизненное значение, не идет в самую глубину моральной проблематики. Обычная марксистская мораль есть мораль революционной секты, которая считает нравственным все, что способствует революции, и безнравственным все, что ей мешает. Ленин так и говорил. При этом мораль эта требует огромных жертв. Но кроме темы об обществе и его переустройстве есть еще тема о человеке и его внутреннем переустройстве. Разделение на два мира, на мир света и мир тьмы, прежде всего существует и внутри каждого человека, враг есть и внутри каждого из нас. И это внутреннее разделение и раздор проецируется вовне, в объектный мир. Это совсем не значит, что моральная проблема есть лишь проблема индивидуальная, она также есть проблема социальная, внутренне социальная. Индивидуальный и социальный моральный акт неотделимы один от другого. Неотделимы покаяние в грехе индивидуальном и покаяние в грехе социальном. Внешняя социальная борьба против зла необходима и неотвратима, но аморальное и бесчеловечное отношение к врагу, который начинает представляться зна-
207//208
чительной частью человечества, есть порождение иллюзии сознания, которое не видит вражеских сил и внутри себя. Просветление и углубление сознания должны привести к большей человечности и к более углубленной и более универсальной морали, которая имеет религиозную вкорененность и не может быть отвлеченным марскизмом5. Мы стоим перед вечным вопросом, поставленным еще в «Антигоне» Софокла, в словах Каиафы, что лучше одному человеку погибнуть (великому праведнику), чтобы не подвергнуть опасности весь народ, в вопрошении Ив. Карамазова о том, можно ли основать миротворение на слезинке невинного ребенка, можно ли на пытках людей основать совершенный социальный строй. Несправедливо относить этот вопрос специально к коммунистам. Он ставится также перед всеми власть имеющими, перед создателями и защитниками всех государств и империй. Вопрос тут лишь в степени допустимости насилий, так как мир этот держится насилием. Христианское сознание может принять социальную систему коммунизма и должно признать, что капиталистический строй держится скрытым насилием. Но христианское сознание не может допустить отнесения какого-либо человека исключительно к царству диавола и отрицания в нем образа Божьего. Это относится ко всем борющимся в мире сторонам. Христианское сознание не может не признать независимости духа от общества и глубины личной совести от какого-либо социального коллектива.
III. ДВЕ МОРАЛИ
В РГАЛИ имеется черновой (Ед. хр. 227. Л. 5-6) и беловой (Л. 1-4) автографы статьи, ее машинописная копия (Л. 7-19).
На русском языке была опубликована 2-я часть статьи с редакционной пометкой «Печатается в дискуссионном порядке»: Новая земля. Париж, 1946. №6. С. 1—3.
Текст статьи публикуется по беловому автографу с учетом журнальной публикации.
1 Вероятно, имеется в виду А. Н. Потресов (псевд. Старовер, 1869—1934), член редколлегии «Искры», с 1903 г. — один из лидеров меньшевизма, после Октябрьской революции уехавший из России. Бердяев познакомился с ним в 1916 г. на закрытых общественных собраниях в Москве. См.: Вадимов А. Жизнь Бердяева: Россия. Oakland, 1993. С. 164.
2 Процесс старых коммунистов — вероятно, имеются в виду публичные политические процессы, организованные в 1936—38 гг. против крупнейших деятелей ВКЩб): август 1936 г. — процесс по делу так называемого троцкистско-зиновьевского террористического центра (Г. Е. Евдокимов, Л. Б. Каменев, Г. Е. Зиновьев и др.), 1937 г. — судебный процесс по делу Г. Л. Пятакова, К. Б. Радека и др., март 1938 г. — процесс по делу право-троцкистского блока (Н. И. Бухарин, Н. Н. Крестинский и др.).
3 Схизматики — от греч. «схизма» — расщепление, раздор, раскол —здесь: раскольники.
Примечания
365
4 Готтентоты — одно из южноафриканских племен, находящееся на очень невысокой ступени развития.
5 В журнальной публикации: морализмом.
5 Каиафа — иудейский первосвященник, осудивший Иисуса Христа. Слова о гибели одного праведника относятся к Иисусу Христу. Ср.: Иоан. 18: 14.