Эта книга, по замыслу ее издателей, должна не только познакомить читателя с малоизвестными страницами истории Русской Православной Церкви в XX столетия, но и дать повод для размышления над судьбой Русского Православия в нынешнем веке.

Революция и падение монархии в России открыли новую эпоху в жизни Русской Церкви. Закончился тяжкий период ее "вавилонского пленения" абсолютистско-бюрократическим государством, время "ведомства православного исповедания", как именовалась она на языке государственного закона. Русская Церковь обрела, по выражению А. В. Карташева "мученическую свободу от государственного угнетения" ¹. Эта свобода стала самым ценным даром Церкви, своеобразным результатом ее усилий, направленных на восстановление ее канонического строя.

Свобода Церкви в условиях нового безбожного государства, среди тяжелейшего гонения, унижения, неслыханного насилия? Да разве возможно такое? Ведь именно советская власть объявила своей задачей скорейшее уничтожение веры, стремилась к лишению Церкви самостоятельности, создала специальное учреждение для ее подчинения, установила тотальную слежку за инакомыслящими и преследовала верующих за их религиозные убеждения, уничтожала и закрывала храмы и монастыри. Напротив, дореволюционная Россия (Синодального периода) сияла многочисленными золотыми куполами, славилась красотой и благолепием своих храмов, имела десятки духовных семинарий и академий, издавалось множество религиозных журналов, газет и книг. Какую же свободу получила Церковь после падения самодержавного государства?

Действительно, с внешней точки зрения условия существования Церкви в послереволюционной России стали несравненно худшими. Однако большевистское государство, несмотря на все свои ухищрения, так никогда и не сумело подчинить себе Русскую Церковь. Вплоть да самого падения коммунистической власти Церковь реально воспринималась массами как единственная легально существующая "оппозиционная сила". Церковные люди никогда в своей массе не принимали безбожного строя. Несмотря на внешнее подчинение они чувствовали себя внутренне свободными от большевистского "рая", верили в конечное торжество Истины и Справедливости, Правды Христовой, в победу Спасителя над велиаром. Эта вера становилась смыслом их существования, укрепляла в застенках и концентрационных лагерях мучеников в их стоянии за Православие, в обстановке чудовищного сталинского террора.

Царство кесаря, объявляя себя покровителем Церкви, оказывало ей мощную материальную поддержку, но взамен ее требовало от нее служения своим чисто человеческим, утилитарным интересам и даже оправдания социальной несправедливости. Насилие над Церковью заключалось в лишении ее свободы, то есть соборности управления, подчинении власти светского чиновничества, ограничении ее самостоятельности, а также приспособлении веры для нужд государственной идеологии. По свидетельству современников это была эпоха, "когда христианство было приспособлено к царству кесаря своего времени. Было сделано открытие, что христианство не есть только истина, (...) но что оно может быть социально полезно для устроения царства кесаря. (...) Сделаны были ложные выводы из учения о первородном грехе, оправдывающие всякое существующее зло и несправедливость. Страдания и стеснения были признаны полезными для спасения души и это было применено главным образом к классам угнетенным, обреченным на страдания и стеснения, но почему-то не применено к угнетателям и насильникам. Христианское смирение было ложно истолковано и этим истолкованием пользовались для отрицания человеческого достоинства, для требования покорности всякому социальному злу. Христианством пользовались для оправдания приниженности человека, для защиты гнета" ².

Видный русский богослов XX в. о. Сергий Булгаков писал в связи с этим: "связывать православие, которое есть религия свободы, с реакционными политическими или классовыми стремлениями, представляет собой вопиющее противоречие, которое находит для себя объяснение в истории, но не в догматике православия. Разумеется, в течение долгих веков православие было связано с монархией, которая оказывала незаменимые услуги Церкви, хотя и наносила ей тяжелые раны. "Христианская" государственность, обеспечивавшая "господствующее" положение православной Церкви, оказывалась для нее и оковами, задерживавшими ее свободное развитие, и многое в исторической трагедии православия, как в падении Византии, так и в современной России, объясняется именно этим нарушением равновесия в отношениях Церкви и государства. И неправильно эту историю, со всеми светлыми и мрачными сторонами, превращать в Апокалипсис и видеть в прошлом потерянный рай, царствие Божие на земле. Революция страшною ценой неисчислимых жертв навсегда (надо думать) ОСВОБОДИЛА православие от чрезмерной связи с монархической государственностью" ³.

После падения монархии стал возможен созыв Поместного Собора Русской Православной Церкви. Об обстоятельствах этого созыва и о взаимоотношениях Церкви с первым постреволюционным правительством рассказывает в своей (вошедшей в состав нашего сборника) статье проф. А. В. Карташев, видный историк и церковно-общественный деятель русского зарубежья.

На заседаниях Собора, проходивших в Москве в 1917-18 гг., ставилась важнейшая для Церкви задача — "положить начало восстановлению в жизни нашей Церкви и нашего Отечества исповедуемой нами в 9-м члене Символа веры, но в жизни пренебреженной и подавленной СОБОРНОСТИ. (...) Только при ней возможно осуществление истинной христианской свободы и равенства и братства людей и народов" ⁴. Принятые Собором решения призваны были стать ориентиром для Русской Церкви в последующие годы.

Однако исторические реалии времени не способствовали дальнейшему устроению церковного бытия. В чрезвычайных обстоятельствах неслыханного на Руси гонения на веру учрежденная Собором Высшая Церковная Власть вынуждена была предпринимать шаги, направленные на сохранение церковной организации. Речь шла не о "спасении Церкви", которую, по обетованию Спасителя, не одолеют адовы врата, а о сохранении церковной организации, то есть создании условий, при которых всероссийская паства не потеряла бы возможность открыто исповедывать свою веру, прибегать к спасительным церковным таинствам, свободно участвовать в евхаристической жизни. Лишить верующих такой возможности из-за политических разногласий с существующей властью, отдать храмы живоцерковникам и уйти в "катакомбы" церковная власть посчитала для себя невозможным. Отсюда становится понятной последовательная линия Святейшего Патриарха Тихона, Митрополита Петра (Полянского) и Митрополита Сергия (Страгородского). Отсюда понятны мотивы, по которым появились в свет "Завещание" Патриарха Тихона и "Декларация" Митрополита Сергия и его Синода 1927 г.

Критики "Завещания" Патриарха и "Декларации" Митр. Сергия в прошлом и настоящем, на родине и за рубежом, чаще всего не желали учитывать тех исключительных условий, в которых писались эти документы и целей, ради которых они составлялись. Особенной недобросовестностью отличаются исследователи ориентации т. н. русской зарубежной церкви (Карловацкий раскол), передергивающие содержание "Декларации" Митрополита Сергия, приписывая ему фразу о том, что он считает радости безбожного государства — радостями Церкви и, значит, своими радостями тоже. На действия м. Сергия стараются приклеить ярлык предательства, опять-таки приписывая ему то, что он не говорил. Много пишущий в последнее время по этой теме литератор М. Назаров утверждает, например, что Декларация была направлена на "поддержку советской власти" ⁵. Печально, что карловацкая идеология находит поддержку в некоторых церковных и околоцерковных кругах в современной России. Чаще всего это происходит из-за нашего слабого знания новейшей церковной истории.

Критиковать "Декларацию" и осуждать "Завещание" Патриарха с позиций сегодняшнего дня, в пылу политического задора, становится очень просто. Не с меньшей легкостью можно было выступать с подобными осуждениями и в прошлые годы, находясь далеко за пределами своей Родины, в безопасном Белграде, Мюнхене или Джорданвилле. Гороздо труднее было понять подлинные мотивы, которым руководствовалась Московская Высшая Церковная Власть в те, поистине лихие годы. Несомненно, что сделать это могли лишь чуткие и проникновенные люди, добросовестно стремящиеся уяснить для себя смысл происходивших в России церковных событий. К их числу относятся Митрополит Литовский Елевферий (Богоявленский) и профессор И. А. Стратонов.

Их работы, публикуемые в настоящем сборнике, требуют вдумчивого осмысления историками нашего времени, да и всеми церковными людьми, потому что авторы искренне, болезновали о родной им Церкви, имея при этом ясное церковное сознание и способность трезво оценивать события, современниками которых они являлись.

Профессор Иринарх Александрович Стратонов окончил историко-филологический факультет Казанского университета. Тема его диссертации была посвящена земским соборам. По окончании университета он остался преподавателем русской истории. После революции покинул Россию и поселился в Берлине. Здесь он продолжал заниматься научной деятельностью и живо интересовался церковно-общественными вопросами. В 1927 г. в Берлине вышла его книга "Документы Всероссийской Патриаршей Церкви", на следующий год в Германии же "Развитие церковной смуты" и в 1932 г. ныне впервые публикуемая в России книга "Русская церковная смута 1921-1931 гг.". Незадолго до того, в 1931 г. проф. Стратонов вместе с берлинским протоиереем Григорием Прозоровым вышел из юрисдикции Митрополита Евлогия (Георгиевского), оставшись верным Московской Патриархии. В 1933 г. в Париже вышла еще одна его работа — "Происхождение современного устройства Патриаршей Церкви".

В 1941 г. профессор Иринарх Александрович Стратонов был арестован Гестапо. В 1942 г. — он погиб в фашистском концентрационном лагере.

Митрополит Литовский и Виленский Елевферий (в миру Дмитрий Яковлевич Богоявленский) родился в 1870 г. в Курской губернии в семье священника. Девятнадцати лет от роду окончил Курскую духовную семинарию и в следующем году был рукоположен во священника. После смерти жены в 1900 г. поступил в СПб Духовную Академию. По окончании ее в 1904 г. проходил службу по духовно-учебному ведомству. В 1909 г. назначен ректором Смоленской духовной семинарии, в 1911 — хиротонисан во епископа Ковенского, викария Литовской епархии. Принимал участие в работах Поместного Собора 1917-18 годов, исполняя должность управляющего Литовской епархией. В 1931 году, после разрыва Митр. Евлогия (Георгиевского) с Митр. Сергием (Страгородским), Митр. Елевферий был назначен управляющим русскими приходами в Западной Европе, находящимися в юрисдикции Московской Патриархии. Скончался 31 декабря 1940 г. в Вильно.

Митрополит Елевферий оставил нам несколько церковно-исторических и богословских сочинений. Его книги имели в свое время широкий резонанс. Известный ученый и активный эмигрантский церковно-общественный деятель профессор-протоиерей Василий Зеньковский в своем отклике на вышедшую в Париже работу "Соборность Церкви" упрекал автора в односторонности и некоторой несправедливости суждений в отношении митр. Евлогия (Георгиевского), но, тем не менее признавал, что эта "гневная и суровая книга Митрополита Елевферия очень ценна острой и четкой постановкой канонической проблемы (...). Когда Церковь будет свободной, каноническая проблема вновь станет на очередь, — и тогда весь этот материал, которым оперирует Митрополит Елевферий, получит первостепенное значение. Мимо книги митрополита Елевферия нельзя будет пройти, — ее без преувеличений можно будет назвать историческим документом" ⁶. То же можно сказать и о книге митр. Елевферия "Неделя в Патриархии".

"По милости Божией, только этому, одному из самых выдающихся русских иерархов за границей, оказалось под силу так глубоко вникнуть и понять истинный духовный смысл происходящих на нашей Родине величайших церковно-исторических событий, осознав их благое значение для Русской Православной Церкви (...)", — писал в парижском религиозно-философском журнале "Путь" Д. Ишимский. "...Мне кажется, что для подавляющего большинства из нас, "разучившихся жить и мыслить истинно церковно", слова Владыки-Митрополита должны прозвучать как бы подлинным откровением и, хочется верить, заставят многих и многих из нас вновь призадуматься над судьбами нашей Родины и сделать давно благовременную переоценку наших эмигрантских взглядов на существо происходящих там великих потрясений..." ⁷. По прошествии 60 лет со времени написания этих строк мы можем присоединиться к ним с полным основанием.