См. статью 1996 г. "Все крайности - ложные" (против критики Д. Викторией Шариновой). Об антидиссидентской истерике в МП. Cм. Совок и диссидент. Обзор мемуара Бобкова (гепеушник, глава антидиссидентского стола 1973-1988).
Диссидентство и протестное движение начала 2010-х.
2010 г. Не собирался на Триумфальную, но сейчас прочёл у о.Андрея Дудченко (МП) цитаты и решил пойти, всё равно по дороге:
"Слова Мамардашвили, сказанные в СССР, не потеряли актуальности и в нынешней Украине:
Не надо быть особенным человеком, чтобы понимать, где ты живешь. Достаточно в этой стране прожить внимательно двадцать минут. Достаточно двадцать минут внимательно посмотреть на то, что происходит в стране, и все станет понятно. И хватит, надо закрыть тему.
Поэтому диссидентство – это неинтересно. Надо думать о главном. - Добавлял Пятигорский.
Добавлю, что диссиденство неинтересно и в Церкви. Достаточно осмотреться, понять, и можно заниматься делом".
Во-первых, Мамардашвили был диссидент - как и Пятигорский. Во-вторых, диссидентство - вовсе не о том, где ты живёшь, а о том, как ты живёшь. В-третьих, мыть руки - тоже неинтересно, но мыть - надо, и думать о главном это не мешает. Нет, чесслово, удивительно - ведь могли бы промолчать, а вот что-то тянет за язык - облягать диссидентов, постебаться... Лучше бы водкой совесть заглушали, чем таким стёбом... Мда... А вот, помню, мы с Мамардашвили коньячком баловались... Увы, один-единственный раз я с ним имел честь общаться, правда, очень близко. Буквально за полгода до его смерти...
В блоге о.А.Дудченко (я имел неосторожность черкнуть туда) мне, разумеется, нахамили в лучших эмпешных традициях - эдак вальяжно, по имени - Яков, мол, давайте каждый будет заботиться о чистоте своих рук, только диссиденты заботятся о чужих руках... Мудрая мысль! Одна беда - если руки накрывают епитрахилью, если руки совершают Таинство, то их чистота перестаёт быть заботой руконосителя и становится заботой общецерковной... Если я плюю в диссидента - это забота о ближних, если диссидент требует, чтобы я не плевался - это агрессия... Поистине, Московская Патриархия - последнее прибежище парткомовской лексики и логики... Что не означает, что там только партком, конечно... Как и в КПСС - сильнейшее антропологическое расслоение.
Если бы энтузиаст казённого православия был рядом с Иисусом, когда Господь обличал омывающих внешность сосуда и моющих руки, то сказал бы тоже - мол, Ешуа, Ты следи за чистотой Своих рук, не диссидентствуй...
Номенклатурство грязными руками отбирает у человека кусок хлеба и даёт камень. Если человек возмущается, требует хлеб назад и призывает мыть руки, номенклатурство объявляет его диссидентом, агрессивным морализатором, который не должен бы лезть в чужие дела, а должен следить за чистотой собственных рук.
При этом я не очень понимаю, что сейчас происходит на Украине, какое диссидентство вдруг бранит МП. В политике там, кажется, невозможно быть диссидентом, потому что нет деспотизма номенклатуры, а есть обычный европейский уже хаос, наподобие итальянского. Или речь идёт лишь о тех, кто смеет не подчиняться МП? Тогда ой...
*
*
Лев Рубинштейн, 2010:
"Я часто слышу в последнее время, причем от людей умных, талантливых, тонких и совестливых, что именно соображения вкуса не позволяют им поддерживать нынешнюю российскую оппозицию".
Если человек умён, талантлив, тонок и совестлив, он не может даже ставить вопрос о том, поддерживать или нет оппозицию. Он может лишь быть оппозицией. Позиция нейтрального наблюдателя, позволяющего себе оценки со стороны - бессовестна, неумна и бездарна и не тонка - во всяком случае, не лезет ни в какие ворота.
Власть знает, что благородно быть оппозицией. Поэтому русские деспоты заигрывают с народом (увы, небезуспешно), изображая себя самых рьяных оппозицинеров: критикуют собственных министров, родную номенклатуру, больших и малых чиновников, с которыми составляют одно печальное целое.
* * *
Адам Шосткевич:
"Диссиденты в Польше и СССР показывали словом и делом, добросовестным описанием, критическим анализом и личным примером, что всё не так, как говорит официальная пропаганда. Эта их миссия кончилась вместе с крахом коммунистического блока. Что, впрочем, не означает, что демократия не требует независимогоо критического осмысления и гражданского отношения" (Новая Польша. - 2009. - №1. - С. 23).
Определение сомнительно. Диссидент противостоял не "официальной пропаганде", а зловонию "общего настроения". Это было куда труднее. В Польше, возможно, это настроение сменилось на демократическое, но не у нас. И главное, чему противостоит диссидент, это не вера в какой-то идеал, а вера в то, что сопротивление бесполезно. Плетью обуха не перешибёшь. Причём "плетью обуха не перешибёшь" - заявляет не тот, кто попробовал пойти на перешиб,а тот, кого стегают плетью или даже тот, кто участвует в этом стегании более-менее косвенно. Здесь тонкая разница между диссидентом и нонконформистом, который видит всё, возможно, даже лучше диссидента, но видение своё держит в кармане гордым кукишем, а сам пытается, наподобие епископа Талейрана, вплестись в плётку, не становясь ею.
*
Заметки на полях книги: Крамола: Инакомыслие в СССР при Хрущеве и Брежневе. 1953-1982 гг. (Рассекреченные документы Верховного суда и Прокуратуры СССР). М.: Материк, 2005.
Своеобразная коллективная монография с публикацией документов по отдельным темам. Авторы нашли удачный термин: "крамола", противопоставив ему три формы сопротивления режиму: религию, национализм, либерализм. "Диссидентство" - именно форма сопротивления (Галич в 1974 г. предлагал именно термин "резистанс"), причём "диссидент" есть либерал. "Либеральный диссидент" - тавтология, объяснимая тем, что либерализм имеет мощный моральный вес и поэтому даже его ярые противники пытаются в той или иной степени доказать свой либерализм ("истинный либерализм", "настоящий"). Никакой реакционер не будет отстаивать рабство, он будет отстаивать "правильное понимание свободы".
Крамола не есть сопротивление тоталитаризму. Крамола есть одна из форм тоталитаризма. Люди, которые ругали Хрущёва и добрым словом поминали Сталина, приуготовили Брежнева, а потом и Путина. Крамола есть ворчание солдата, который рвётся в бой или хочет поесть, а ему не дают. Мира солдат не хочет и его боится.
Крамола не есть и инакомыслие. Крамола есть разновидность двоемыслия. Само же двоемыслие не есть лицемерие, а есть искренняя раздвоенность. В дневниках Сахарова зафиксировано изначальное значение слова "совок" - человек с двойными мыслями, одновременно и ворчащий на тоталитаризм, и не мыслящий бытия вне именно этого тоталитаризма. Некоторым ранним аналогом может служить "фронда".Совок, в отличие от лицемера, абсолютно равновесен, симметричен, у лицемера же один поток - внешний ("лицо"), второй - глубоко запрятанный в сердце и в этом смысле искренний. Совок же похож на ленту Мёбиуса, в нём ворчание и восторг едины. Двоемыслие может быть интеллектуально довольно ярким - Зиновьев, Шафаревич, Солженицын. В нормальном общество двоемыслие - удел немногих (по определению им страдают военные). Общество становится тоталитарным, когда двоемыслие овладевает большинством.
Соотношение крамолы и диссидентства можно оценить количественно: авторы книги выявили 5 тысяч случаев судебного преследования за крамолу, исключив верующих, диссидентов и националистов. Они приводят и общую статистику дел по 70 и 190 статьям - 8 тысяч (с небольшим). Таким образом, большинство осуждённых - не инакомыслящие, а двоемыслящие. Понятно, почему дело свободы не пользовалось большой популярностью.
"В 1967 г. КГБ резко активизировал свою агентурную работу. В течение года было завербовано 24 952 новых агента, что составляло 15% от всей агентуры и в два раза превышало количество "выявленных" в том же году инакомыслящих. Несложный подсчет показывает, что в целом агентура КГБ в конце 1960-х годов составляла около 166 тысяч человек" (С. 53).
166 тысяч человек - в три раза меньше, чем число осведомителей в 1937 г. Правда, встаёт вопрос, обо всех ли категориях агентов идёт речь в документе, на который натолкнулись исследователи (Ягода делил агентов на три категории). Цифра кажется маленькой, но реально-то сажали в год при Брежневе по 150 человек. К тому же, сажали в основном "за дело", хотя "делом" могло быть и анонимное письмо в газету. Доносчики окружали в основном именно тех, кого авторы исследования из поля зрения исключили - диссидентов. На остальных хватало милиции и сослуживцев.
Мир "крамолы" - мир архаический, одичавший (и этим он резко отличается от мира диссидентского). Не случайно один из "преступников" оправдывался: "Какой же я антисоветский человек, если я у меня всего-то два класса образования" (102). Сажавшие были не грамотнее. Исследователи отмечают ошибки в резолюциях "самого" министра внутренних дел СССР, а из шедевров рядовых клонов Вышинского приводят четыре шедевра: "Признан виновным в том, что прежде был дважды судим"; "признан виновным в том, что в 1931 г. его отец был раскулачен"; "будучи вне трезвом состоянии"; "в местах заключения занимался анонизмом" (108).
ПОВТОРЕНИЕ - ДОЧЬ ОТУПЕНИЯ
Умилительно смотреть на первые нетвёрдые шажки ребёнка. Жутковато смотреть, когда так же нетвёрдо ступает взрослый, то ли больной, то ли пьяный.
Умилительно было смотреть на первые митинги 1988 года. Жутковато смотреть, когда точно такие же митинги серийно лепят спустя четверть века. Словно бег по кругу. Как в анекдоте: "Прыгать надо, думать некогда!" Под лозунгом "Некогда" проходят десятилетия. Да, повторение - мать учения, но только, если повторяют новый материал, а если десятиклассник с энтузиазмом повторяет таблицу умножения, это патология. К тому же никто не отменял и губермановского "просила тема "глубже, глубже", а он был в силах только чаще".
Главная опора несвободы - не соучастники деспотизма, а те, кто несвободно - неумно, неумело, инфантильно - борется за свободу.
Диссидентов 1960-1970-х годов упрекали в гордыне. Конечно, гордыня была, куда ж без неё, хотя накалом ниже, чем в среднем по палате. В сравнении же с "оппозицией" 2010-х годов те диссиденты святые титаны и мудрецы.
Те диссиденты книги читали, настоящие, умные, а не только меню в кафе и книжки, которые продают в супермаркетах между презервативами и вином.
Те диссиденты умели написать программу партии, а не только нацепить очередную ленточку, написать лозунг из пяти слов и отправиться за очередной марионеткой.
Те диссиденты искали предшественников и союзников, а не оплёвывали окружающих с высоты своих успехов, как делает нынешний "средний класс" - весьма, надо заметить, средненькие успехи, если считать соотношение ресурсов и результатов.
Те диссиденты были ироничны до самоиронии. Довольно хлипкая защита от деспотизма, но всё же это не самовлюблённое токование нынешней оппозиции.
У тех диссидентов в лидерах был Сахаров - хотя им точно так же подсовывали гомункулусов из подвалов Лубянки. Нынче что ни лидер, то протухший кусок недоеденного кремлёвского бутерброда. Или, что хуже, бутерброд, стремлящийся стать кремлёвским. Причём именно таких приветствуют и чают, исповедуя цинический принцип "клином клином вышибают". Клин клином вышибают, бесспорно, но плесень плесенью не истребишь, а лишь приумножишь.
Весна 2012 года
Допущенные и опущенные
Уважаемый Олег Панфилов черкнул мне, что правозащитное сообщество стало теневой номенклатурой. Повторяю и тут свой ответ. Решительно не соглашусь. Власть, конечно, портит всех, но ни у Подрабинека, ни у Пономарева, ни у Санниковой никакой власти нет. Вот насколько у Ковалева была власть уволить Самодурова – вышло дурно. Но по всем параметрам правозащитники отнюдь не номенклатура (в отличие, кстати, от имитационной оппозиции Илларионова-Навального-Немцова и далее). Мне это близкие и симпатичные люди, и я пишу, чтобы им просигналить – друзья, держите фасон!
На всякий случай замечу, что не отношу к правозащитникам всех, кто себя так именует. К примеру, все, кто поехал на встречу со Сноуденом – по определению "допущенные" (помните у Искандера в "Кролики и удавы" – допущенные к столу, стремящиеся быть допущенными к столу). А быть в России допущенным куда позорнее, чем быть опущенным. Хотя к Сноудену, как и ко всякой борьбе за информационную прозрачность власти, я отношусь с симпатией.
*
Определение диссидента, данное Кураевым в связи со смертью Адельгейма:
"Убит последний свободный священник Московской Патриархии. Он не был диссидентом. То есть он не искал специально поводов для критики и конфликта. У него не было аксиомы предустановленной неправоты церковной власти".
Кстати, – не последний. Налицо Эдельштейн. Но Адельгейм – немецкая фамилия, а Эдельштейн – еврейская, и для Кураева Эдельштейн всего лишь выкрест. Подтекст тоже очарователен: в МП нет больше свободных священников, остался один свободный дьякон.
*
Определение диссидента
На "Эхе Москвы" опечатка в объявлении о программе. Напечатано:
«Генерал КГБ, державший в страхе всех диссидентов СССР, впервые заговорил»
Следует читать:
«Генерал КГБ, державший в страхе всех недиссидентов СССР, впервые заговорил».
Потому что кто страшится генералов, тот по определению не диссидент.
