АНТИГУМАНИЗМ

I. Цель (царственная ипостась): завоевать другого. - Иерархизм победы и иерархизм сотворчества. - Культ иерархизма. - Античеловечность патернализма. - Манипуляция подчинёнными: судьба священника. - Ностальгия по феодализму (результат иерархизма). Cудьба власти в мире измеримого. Ср. триумфализм.

2. Разум (пророческая ипостась): Неприятие апофатики. - Неприятие науки. - Формализм. - Идеологизированность. - Манипуляция историей. - Инфопаранойя.

3. Право (судейская ипостась): Справедливость против человечности. - Честность как самосуд.

4. Коммуникация (миротворческая ипостась): отказ от общения. - Новояз. - Коллективизм. Примат безличного над личным. Паранойя: страх христианофобии.

5. С больной головы на здоровую: гуманизм как нацизм. - Казус Хайдеггера. - Гуманизм как "неофундаментализм".

Стиль антигуманизма: что роднит борцов с абортами и сторонников абортов.

Cм. ключевые проблемы:

1 (конкуренция с женщиной:) феминизм

2 (конкуренция с учёными): клонирование, искусственное зачатие - "лечение" гомосексуальности.

4 (конкуренция с личностью): аборты

Враги антигуманизма: Успех. - Игра. - "Потребительское" общество" (утилитаризм, стремление к счастью, отказ от самопожертвования). - "Массовое" общество. - "Секулярное" искусства.

Cр. католическая реакция начала 21 в.

См. Федор Студит в IX в.; межконфессионален 25.9.1998; агрессивен и против Запада 17.6.1998; мусульман в Париже шизофреничен 29.10.1999; Умеренный фундаментализм в России в конце ХХ века: группировка Вигилянского-Дворкина-Журинской-Козлова-Кураева-Легойды.

См. начало 20 в., Россия - Новоселов. Конец 20 в.: аскетика католического фундаментализма: Каналис из Опус Деи. Православный либеральный фундаменталист: Христос Яннарас.

Гуманность - термин возник в 19 в. и стал синонимом "человечности", доброты. Гуманизм первоначально означал увлечение античностью до фанатизма (когда Цицерон для человека как Толкин для "толкинутых"), соединённое, что важно, с увлечением критическим анализом текстов и критическим мышлением вообще. В XVIII в. увлечение античностью из непременной составляющей гуманизма выбыл, но термин, после некоторого забвения, уцелел и стал означать взгляд на мир с позиций не естественных, точных наук, а "наук о человеке" ("гуманитарных дисциплин"). "Гуманистичность" есть гуманность как ориентация не просто частного человека, но исследователя, гражданина, политика, не просто доброта к человеку, которому плохо, а мировосприятие, которое противопоставляет механистичности убеждённость в том, что человек должен быть "критерием всех вещей".

"Пoтepя вepы, pocт мaтepиaлизмa — вce этo yжe втopичныe peзyльтaты и пocлeдcтвия тoгo омepтвeния и oкocтeнeния, кoтopoe нa-cтyпaeт внyтpи caмoгo xpиcтиaнcтвa", - это Бердяев написал уже после революции, точнее, после кошмара послереволюционных лет, когда он не мог взглянуть на историю трезво и, как позднее признавался, грешил реакционностью. Однако, и три поколения спустя эта простая истина ещё не доходит до создания многих христиан и, увы, особенно сопротивляется этой истине психика "руководителей", "вождей", которое винят во всех бедах окружающий мир, но только не себя. Это так понятно - ведь иначе им пришлось бы признать своё руководство скверным.

ЦЕЛЬ: ЗАВОЕВАТЬ ДРУГОГО

Общество истребления запугивает, общество потребления – льстит. Общество истребления кажется более искренним – не случайно антибуржуазные романтики страдали и страдают ностальгией по Средневековью. Однако, Средневековье прикрывало агрессию и скудость христианством – по сравнению с этим лукавство рекламы кажется вполне невинным развлечением.

Выступая в США в 2008 г. Ратцингер сказал, что единство Церкви "рождается из того, что Писание называет "послушанием веры". Папа пожаловался, что современный мир не любит слов "авторитет", "послушание", тогда как высшая свобода состоит в предании себя Христу. Теоретически верно, а практически "авторитет" и "послушание" в современном языке означают именно авторитет не Христа, послушание не Христу, а авторитет каких-то организаций и лидеров, пусть даже церковных. Современный мир не к послушанию недоверчив, а к подмене Христа - человеком. Слишком часто за предыдущие века авторитетом Христа прикрывали авторитеты земные. Не помнить этого, делать вид, что ничего страшного не случилось, означает проявлять послушание не Христу, а мундиру, корпорации, власти.

Реакционное сознание не видит разницы между "защищать аборты" и "защищать право на аборт", "защищать ересь" и "защищать право на ересь". Это всё равно, что не видеть разницы между текстом в библиотеке и владельцем библиотеки. Это архаичное, начётническое отношение к тексту: со свитком Торы пляшут, когда надо просто жить по Торе. Отвергающий Тору или изучающий её как простой текст отождествляется с отвергающим Бога. Для фанатика лучше незаконный аборт, чем легализация абортов. Он полагает, что легализация меняет нравственные ориентиры человека, он неспособен уловить специфику юридического текста, автономного от этики. Для него все тексты слиплись в один комок. Или, что ещё хуже, он легалист и сводит этику к закону, причём закону государственному.

Евангелие такой человек понимает как "social mandate" - мандат на руководство обществом, частной жизнью других людей (слово "руководство" при этом обычно маскируется словом "служение").

"Религия не может быть частным делом", - провозглашает антигуманизм. То же говорит и гуманизм: нельзя быть христианином лишь по воскресеньям. Только гуманизм затем продолжает: а потому, надо и всю неделю жить по Евангелию. Антигуманизм продолжает: а потому, надо и всю неделю не давать другим нарушать заповеди Евангелия. Так, папа Бенедикт XVI во время визита в США в 2008 г. говорил о том, что религия не может быть частным делом, воскресным делом, а потому католик не должен "занимать позицию, противоречащую праву каждого человеческого создания на жизнь с момента зачатия до смерти". Кстати, о "праве на жизнь" - Папа лукавит, ибо жизнь он (как и весь антигуманизм) рассматривает не как право, а как обязанность.

Теоретически государство вполне может быть помощником и в религии, и в браке, и в воспитании детей, и в прочих "частных делах". Практически, превращать частное дело в государственное - как шить брюки из кровельного железа. Грохота будет много, а с места не сойти.

ИЕРАРХИЗМ ПОБЕДЫ И ИЕРАРХИЗМ СОТВОРЧЕСТВА

Антигуманизм есть сознание иерархическое и статистическое. Такое миоощущение подозрительно относится к соревнованию, к конкуренции и к тому прагматизму, который связан с соревнованием. Оно хорошо относится к прагматизму, который сопровождает жизнь в иерархической структуре. Простейший пример: гуманисты всё время соревновались друг с другом в комментировании текстов античных, в написании современных, в обсуждении своих открытий. Они всё время создавали иерархию, в которой помещали друг друга. Однако, в отличие от средневекового иерархизма, иерархизм гуманизма динамичен. В статичной иерархии человек получает своё место раз и навсегда и, если он будет послушен, никогда места не потеряет. В гуманизме место может ускользнуть в любой момент, оно должно подтверждаться творчеством, в соревновании с другим. Такое отношение к конкуренции гуманизм не выработал, он лишь перенёс его в сферу интеллекта, а выработалась конкуренция в предыдущие 3-4 столетия в экономике. (Феодализм не знает конкуренции, он знает лишь сражение).

Бердяев, когда боролся с большевизмом, критиковал гуманизм – ведь большевизм провозглашал себя гуманизмом. Бердяев, однако уточнял, что воюет с гуманизмом, который видит в человеке «случайное и призрачное явление природной и социальной необходимости», который не видит в человеке «никакого самобытного ядра». Ему не нравился гуманизм, в котором «свобода личности подчинена равенству личностей», не нравилась идея уравниловки, равнодушной к творческим достижениям личности

Разумеется, уравниловка – вовсе не гуманизм. Уравниловка, равнодушие к творческим достижениям личности вообще признак не идеологии, а практики. Уравниловку порождает всякий деспотизм. Это уравниловка рабства, безликости, псевдо-смирения. Правда, в отличие от гуманизма, деспотизм – церковный или светский – всегда непоследователен в механическом уравнивании людей. Некоторые тут всегда равнее других, и это некоторые, которые правят.

Гуманизм изначально – в Ренессанс – поощрял соревнование, был соревнованием, поощрением разнообразия и творчества. Равенство, которое утверждал гуманизм, есть равенство правовое. Это равенство внешнее, это не уравниловка личностей, это выравнивание правил игры и гарантия некоего минимума «достоинства». В гуманизме не менее, а более неравенства, и именно творческого. Это неравенство заслуг клеймят иногда как «меритократию», диктатуру заслуг. Да только кто клеймит? Те, кто хочет править другими, не имея никаких заслуг, кроме способностей к интриге, жестокости, лжи.

Конечно, легче стать папой римским, чем знаменитым писателей. Папу выбирают несколько десятков человек, а великого писателя – миллионы. Коллегию папских выборщиков никто не выбирает, что делает её легким объектом для манипуляций – хотя бы на стадии пополнения. Писателя выбирают деньгами, покупая его книги, и тут любые манипуляции имеют очень краткосрочный эффект. Две системы – гуманизма и власти – сталкиваются, когда энтузиасты власти начинают расхваливать какого-нибудь писателя как «великого». А писатель-то хорошо, если хотя бы полуголый. Это сектантство хотя бы невидимо большому миру, а ведь бывает, что система, основанная на неравенстве власти, получает человека из системы, основанной на неравенстве творчества. Так было, когда английский писатель Гилберт Честертон, прославившийся в 1900-е годы блестящей эссеистикой, стал католиком и стал с придыханиями писать о величии Рима. Как гордились им те, для кого папство важнее творчества! Словно германский император встал на колени в Каноссе! Внезапно фанатизм получил подтверждение «объективное». С такими же придыханиями, к сожалению, многие христиане говорят о религиозности Эйнштейна (более чем риторической), Павлова и множества других прославленных учёных.

КУЛЬТ ИЕРАРХИЗМА

Возмущение тем, что некатолики отказываются понимать, что католики не видят в Папе непогрешимого человека, а лишь видят в должности Папы функцию безошибочности (Мартен А. Так поступай и будешь жить. М.: Духовная библиотека, 2007, с. 218). Откуда такая тупость у окружающих? Неужели повседневная жизнь католиков даёт какие-то основания подозревать их в отношении к Папе как к фюреру, чьи распоряжения - любые - выше любого закона и подлежат сперва исполнению, а потом обсуждению (внутри себя, конечно, не публичному, недопустимому в "проёме")?

Милая фундаменталистская убеждённость, что "католичество" лучше и забавный пример: у православных заповедь против зависти ближе к тексту Библии и жена перечисляется вместе с имуществом, а у католиков заповедь разделена на две: "Люди на Западе раньше догадались, что пожелать жену ближнего всё-таки не то же самое, что пожелать его корову" (Мартен А. Так поступай и будешь жить. М.: Духовная библиотека, 2007, с. 69).

«Непонимание благородства иерархического соподчинения, благородства признания и почитания высшего свойственно хамам. Рабы видят высшее состояние в бунте против всего, что выше. Солдат считает унизительным для своего достоинства отдавать честь заслуженному генералу. Он видит достоинство в уравнительном смешении, в том, чтобы каждый был сам себе генералом. Такого рода пробуждение достоинства в солдатах привело к позорному бегству и измене, т. е. к полной потере чести» (Бердяев).

Шок от революции побудил Бердяева проговорить то, что обычно скрывают: солдат есть раб. Когда солдат «отдаёт честь», он «отдаёт признание чести», как верующий «воздаёт славу» Богу, но слава – Бога, а не воздающего. У солдата нет чести, как у раба нет человечности. Солдат бесчеловечен, а генерал считает себя человеком.

Иерархизм в отношениях между людьми есть антигуманизм. Когда говорят «человек высокого положения», следует жёстко отвечать: свежесть не бывает второй, положение человека не бывает низким.

Бердяев много в 1917-1918 году писал против "гуманизма". Он был публицист и обличал слово, которое присвоил большевизм, сделал своим знаменем. Однако, более точен был Бердяев, когда летом 1917 года назвал идеологию России - и при царе, и после царя - циническим нигилизмом: "Цинический нигилизм давно уже был жизненной практикой справа, у господствующих слоев старого режима, которые дошли до полного нравственного разложения. Давно уже торжествовал и нигилизм слева и нашел себе оправдание в марксизме".

«Анархия есть разрушение космоса, восстание хаоса и его возобладание над всякой иерархией. Русская страсть к равенству во что бы то ни стало есть также отрицание личного начала, это — страсть к безличности, утопление личности в хаотической стихии, в хаотическом коллективизме, во всеобщем бескачественном смешении. Личное начало неразрывно связано с иерархизмом, с космическим строем вселенной, оно предполагает различия, возвышения, качественные несходства» (Бердяев).

Диагноз верен, только анархия в России – вовсе не «революция». Анархия такая, как её описал Бердяев, есть суть всякой власти. Это власть пытается утопить личность и подданных, и царя в тумане всеобщей функциональности. Когда власть передают по наследству, когда место в иерархии определяется умением лгать и убивать, - вот анархия, вот хаос, вот антиперсонализм. Никаких «качественных несходств» между Иваном Грозным и Малютой Скуратовым нет, - грех обезличил их. Средневековье с точки зрения историка, да и просто свободного человека, есть именно эпоха хаоса – за пышным занавесом скрывается безумное разнообразие правовых систем вместе с отрицанием права как такового, кроется экономический хаос, кроется религиозный коллективизм.

«Личность отцветает и погибает, когда ее держат в принудительном равенстве со всеми другими личностями» (Бердяев). Что такое «крепостное право» как не «принудительное равенство»? Армия? Сословное устройство общества?

Впрочем, даже в угаре Бердяев не призывал вернуться к самодержавию и писал: «Свободный, самоопределяющийся и самоуправляющийся народ может признать высшую правду иерархического строя, подбора лучших и соподчинения низшего высшему». Демократия – самая иерархическая система, и это иерархизм динамический, а не пожизненный, зависящий от верности человека своему призванию, включённости в общение с другими, а не от прихоти деспота или происхождения. Бердяев возмущался революцией как уничтожением «расы лучших», а надо было ею возмущаться как уничтожением людей. Революция плоха не тем, что уничтожает «лучших». «Лучших» не существует, во всяком случае, для христианского сознания. Тем более, не существует «расы лучших». Революция плоха тем же, чем плохо самодержавие, которое революция свергает: она уничтожает право, она уничтожает межчеловеческую солидарность, общение.

АНТИЧЕЛОВЕЧНОСТЬ ПАТЕРНАЛИЗМА

Чем удобен человек как символ? Можно долго выяснять, как другой относится к фундаментализму, либерализму, гуманизму, антисемитизму. А можно просто сказать: "Ратцингер - безлюбовная добродетельность". И - всё. Либо собеседник (католик) горестно скривится - мол, увы, что есть, то есть... Либо возмутится: "Как?! Вы не любите католичество?!!!" И всё ясно - может, собеседник и хороший человек, но любит начальство. Бесполезно объяснять, что католичество - одно, а католицизм с Ратцингером во главе немножечко другое. Любовь к начальству в каком-то смысле даже хуже любви к начальствованию. Бодливой корове Бог рог не даёт, говорит народная мудрость. А вот про корову, которая любит Главную Корову, Великую Говяду, народная мудрость ничего не говорит, потому что - мудрость лишнего не бросает слов на ветер. В отличие от меня, немудрого...

Кстати, от замены "Ратцингер" на "Ридигер", "католик" на "православный", "католицизм" на "православизм" ничего не меняется.

Антигуманизм постоянно порождает культ той или иной личности, тогда как гуманизм в принципе отвергает культ личности. Просто "культ личности" - не очень удачное выражение. Патерналист боготворит не личность, а место. Сменится начальник - сменится и объект культа личности. Но это именно объект, а не субъект.

"Beликий Инквизитop вoccтaл пpoтив Бoгa вo имя чeлoвeкa, вo имя caмoгo мaлeнькoгo чeлoвeкa", - писал Бердяев. Антигуманизм обличает гуманистов в поклонении человеку (и Бердяев ранний обличал), но что такое "поклонение"? Антигуманизм хочет опекать человека, он не верит в силы человека, в то, что другой не менее силён, чем сам носитель антигуманизма. Но такой патернализм есть форма поклонения. Гуманизм верит, что человек способен ответить на призыв Божий - любой человек. Антигуманизм считает это нелепым оптимизмом, игнорирующим истину о зле и грехе. Однако, тогда уж в нелепом оптимизме надо упрекать и Бога, ведь Бог обращается к людям как к тем, кто может понимать и исполнять заповеди, кто может отвечать на призыв, кто проповедовать Евангелие, кто может даже пойти на крест. Гуманизм, таким образом, есть именно продолжение Евангелия. Гуманизму противостоят патерналисты всех толков - и неверующие, и фанатики. История, в том числе современная, ярко показывает, как легко договариваются между собой, разделяя сферы влияния, различные антигуманисты - церковные и светские вожди, считающие своим долгом "пасти народы", не доверяющие "обычным" людям, поучающие, ограничивающие, сковывающие.

Современные религиозные идеологи указывают на веру в прогресс как на источник всех бед, порождение неверия. Но они-то в современном мире - главные поклонники прогресса. После второй мировой войны только в религии остались люди, убеждённые в своей обязанности спасать людей. Они считают, что выполняют волю Божию, подменяя Бога. Конечно, не все верующие таковы, но слышны именно эти, как слышнее голоса гомосексуалов, чем натуралов.

"Все изощряются в поисках способов исправления всеобщей жизни. ... Желание стать первопричиной событий действует на каждого подобно умопомешательству, подобно сознательно принятому на себя проклятию. Общество — это настоящий ад, населенный спасителями!" (Сиоран).

МАНИПУЛЯЦИЯ ПОДЧИНЁННЫМИ: СУДЬБА СВЯЩЕННИКА

Архиеп. Мауро Пьяченца, секретарь Конгрегации духовенства, в "Оссерваторе Романо" (31.3.2008) заявил, что священство - не работа, а призвание. "Не люди для священника, а священник для людей, - весь священник целиком и не для какой-то маленькой группы. Священник не может выбирать по своему вкусу место служения, не может выбирать методы, которые ему кажутся наиболее лёгкими, не может выбирать людей, которые ему симпатичнее прочих, составлять себе расписание поудобнее, не может отвлекаться даже на то, что ему не запрещено, если он попусту потратит время и энергию, необходимые для его уникальной миссии".

Разумеется, затем следует гимн именно безбрачному священнику - воздержание якобы гарантирует отношение к прихожанам отеческое, атмосферу в приходе семейную. После чего грозное предупреждение: "Священник никогда не столкнётся с кризисом идентичности, с чувством одиночества, с культурной фрустрацией, если он, сопротивляясь искушению раствориться в анонимной толпе, никогда не покидает подножия алтаря, на котором совершается жертва Христова".

Вот и готовый источник неврозов: ведь если вдруг священник столкнётся с чувством одиночества, он заранее будет знать - это признак ещё худшей беды: он покинул "подножие алтаря", он предал Христа. Из его жизни вообще убрали несакральное, интимное пространство. Даже если он идёт в клозет, и там - "подножие алтаря". Предлинные же ноги у некоторых алтарей! Если же он вдруг с мальчиком или с другим священником согрешит, то виновата, конечно, не вертикаль власти, виноваты атеисты, агностики и секулярное общество, которые "размыли", "подорвали", "искусили". Адам дурак, надо было ссылаться не на Еву, а на секуляризм. Тогда бы Бог не изгнал его из рая, а плюнул бы и Сам ушёл.

За всем этим - наивное, но всё же греховное убеждение, что человек может и должен быть инструментом, орудием - теоретически, Бога, а практически - того, кого Бог уполномочил представлять Себя на земле. Папы, секретаря папы, секретаря папского отдела кадров, собаки дворника секретаря папского отдела кадров...

Что есть множество ЖЖ американских католических священников, я знаю. Но я знаю и то, как на Америку смотрят в Ватикане - как на паршивую овцу, хотя и дающую больше всего шерсти. А вот есть ли хоть один ЖЖ католического священника в России? Не на Украине, а в России? Не под псевдонимом?

Впрочем, я знаю и то, что в Штатах множество священников живёт не за счёт централизованных стипендий от диоцезов, а за счёт преподавательской или иной деятельности. В России, подозреваю, все - на стипендиях. Что-то циничен я нынче...

НОСТАЛЬГИЯ ПО ФЕОДАЛИЗМУ

Мартен утверждает: "Даже пороки наши деградируют!" - вот, идальго с чувством чести не крал (Мартен А. Так поступай и будешь жить. М.: Духовная библиотека, 2007, 61). Правда, идальго по определению бандит, захвативший не только чужое имущество, но и его бывшего владельца себе в крепостные, но эта "буржуазная" точка зрения на "дворянскую честь" католику-фундаменталисту чужда.

СУДЬБА ВЛАСТИ В МИРЕ ИЗМЕРИМОГО

Архаическое сознание видит мир в категориях власти и силы. Понятие успеха (спасения, жизни) для такого сознания оценивается прежде всего как количество определённой жизненной силы, причём определяемой через господство над другим. Такая оценка не может быть количественной, а её качество оценивается лишь субъективно и есть явление языка, причём языка монологического, а не диалогического. Поэтому "успехом" может быть названа и победа над военным врагом, а может - и поражение. "Блаженство" как победа может видеться у богача, а может - у нищего. В такой системе можно говорить парадоксы о том, что не следует отличать "пораженье от победы", что всякое поражение одновременно является победой и т.п.

Сознание современное математизировано. Оно оценивает успех количественно. Если оно говорит о "качестве жизни", то вводит чёткие математические оценки этого качества: продолжительность жизни, количество свободных дней, зубов, уровень артериального давления, количество прочитанных книг и т.п. Причём, такой математический подход - результат диалога и общения в самой первичной для человека - трудовой - сфере. В архаических системах денег мало и они играют очень ограниченную роль. В обществе модерна деньги как мера количества пронизывает все сферы жизни. А начинается с простого: купец собирает деньги, чтобы отправить корабль за море. Так появляются первые компании. Ремесленники начинают брать кредиты. Появляется платное обучение.

В итоге сегодня человек, который хочет сделать карьеру в православии или католичестве, должен демонстрировать людям, от которых эта карьера зависит, умение выстраивать слова так, чтобы "успех" и "неуспех" оказывались вполне взаимозаменяемыми словами. Его карьера не должна зависеть от количества прихожан или сборов, - поддержка государства или богатых мира сего затушевывает эти факторы. От него требуются такие же таланты, как от цыганки-гадалки: выстраивание словесных конструкций между работой и её результатами.

В основной же для общества модерна сфере - экономике - действует совершенно другой принцип. Человек, который подаёт в банк просьбу о кредите, должен объяснить в цифрах, когда он вернёт кредит и с какими процентами. Никто не даст денег человеку, который будет философски (набожно) рассуждать о том, что успех - понятие многосмысленное, что деньги могут и пропасть, а пожалуй, даже и лучше, если пропадут, ибо Бог любит убогих.

Сила общества модерна в том, что оно допускает существование внутри себя и религии, и философии, и поэзии. Архаическое же общество агрессивно и постоянно пытается уничтожить и науку, и демократию, и бизнес - настоящий, капиталистический бизнес, чтобы оставить лишь власть, иерархизм, с их объективацией, бесчеловечностью, монологизмом.

НЕПРИЯТИЕ АПОФАТИКИ

Бердяев писал в книге о Достоевском, написанной во время гражданской войны: «Чeлoвeк — микpoкocм, цeнтp бытия, coлнцe, вoкpyг кoтopoгo вce вpaщaeтcя. Bce в чeлoвeкe и для чeлoвeкa. B чeлoвeкe — зaгaдкa миpoвoй жизни. Peшить вoпpoc o чeлoвeкe — знaчит peшить вoпpoc и o Бoгe. … Taкoe иcключитeльнoe aнтpoпoлoгичecкoe coзнaниe вoзмoжнo лишь в xpиcтиaнcкoм миpe, лишь в xpиcтиaнcкyю эпoxy иcтopии. Дpeвний миp нe знaл тaкoгo oтнoшeния к чeлoвeкy. Этo xpиcтиaнcтвo oбpaтилo вecь миp к чeлoвeкy и cдeлaлo чeлoвeкa coлнцeм миpa». Замечательные слова, а после них выпад в адрес «гуманизма»: «Гyмaниcты нe знaют тaкoгo oтнoшeния к чeлoвeкy, для ниx чeлoвeк ecть лишь пpиpoднoe cyщecтвo». Это про кого? Про Ленина или про Эразма? Здесь «гуманист» поставлено вместо «материалист», «атеист».

«Чeлoвeк тoлькo и ecть, ecли oн oбpaз и пoдoбиe Бoжиe, ecли ecть Бoг. Ecли нeт Бoгa, ecли oн caм бoг, то нeт и чeлoвeкa, то пoгибaeт и eгo oбpaз. Лишь вo Xpиcтe paзpeшaeтcя пpoблeмa чeлoвeкa».

Гуманизм нигде не говорит, что человек – «сам бог». Антигуманизм, который здесь говорит устами Бердяева, хочет быть святее Бога. Христос не требует того, что требует антигуманизм – не требует постоянно поминать имя Божие, оснащать всё религиозными словами. «Образ и подобие Божие» есть в человеке вне зависимости от его веры в Бога. Свобода и любовь есть в человеке, даже если человек атеист (у верующего же они могут пропасть). Христос требует любить ближнего, а веровать Христос не требует. Он дарует веру. Антигуманизм же навязывает веру, причём он призывает к вере без благодати, к вере по необходимости, ради «идеи». Христос пришёл не делать людей христианами, а делать грешников людьми, и если кто-то человечен под лозунгом «всё во имя человека», то не надо лгать и говорить, что это «плохая» человечность, «неправильная».

«Cвoбoднoe дoбpo, кoтopoe ecть eдинcтвeннoe дoбpo, пpeдпoлaгaeт cвoбoдy злa. B этoм cкpытa тaйнa xpиcтиaнcтвa», - писал Бердяев, и сказано это не о христианстве, а, скорее, о гуманизме. Гуманизм не обожествляет человека, а освобождает человека. Антигуманизм считает, что гуманизм освобождает человека из доверия к человеку, потому что представляет человека добрым по своей природе. Неправда: гуманизм отлично знает, каков человек, но гуманизм – как и христианство, настоящее христианство, а не инквизиционное – знает, что свобода зла есть условие человечности.

Гуманизм есть очищение человека не от христианства, а от поддельного христианства, от христианства, которое подменяет Христа законом, внешними формами и оковами. «Свoбoдa гyбит чeлoвeкa, кoгдa чeлoвeк в бyйcтвe cвoeй cвoбoды нe xoчeт знaть ничeго выcшeгo, чeм чeлoвeк», - в этом упрёке не делается различия между человеком-мной и человеком-моим-ближним. Если бы гуманизм был бунтом эгоистов, во имя своё, с готовностью сжигать ближних, лгать ближним, манипулировать ими, тогда это был бы кошмар, достойный уничтожения. Но гуманизм есть бунт во имя и себя, и ближнего, и бунт прежде всего во имя ближнего. Это как раз антигуманизм и сжигал, и манипулирует, и лжёт – во имя Божие теоретически, а по сутит именно во имя самости и эгоизма.

Бердяев сполна заплатил за свои антигуманистические выпады: его обвиняли (даже о. Александр Мень) в индивидуализме, в отчуждении от Церкви. Между тем, когда сильно набожные православные эмигранты бесконечно ссорились и проклинали друг друга, именно Бердяев был единственным центром, который объединял людей самых разных убеждений, создателем лучшего православного журнала «Путь». Просто его деятельность осуществлялась без непрестанных заклинаний о «единстве», «благословении епископа» и т.п. Бердяев – типичный гуманист, достойный наследник и Эразма, и Монтеня.

Антигуманист недоумевает, как можно любить ближнего, если не видишь в ближнем образ Божий. Подлинно же следовало бы недоумевать, как можно быть настолько бессердечным, чтобы требовать для любви чего-то абсолютного. Любовь открывает абсолют, а не абсолют открывает любовь. «Любить чeлoвeкa, ecли нeт Бoгa, знaчит чeлoвeкa пoчитaть зa Бoгa» (Бердяев). А чай пить, если в Бога не веруешь, означает самовар почитать за Бога?

Делать веру обязательным условием любви означает забывать, что любовь первична, а вера вторична. Любовь онтологична, вера нет. «Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится» (ап. Павел). Антигуманизм же отказывается считать любовь подлинной, если на ней нет водяных знаков веры, да и тут лукавит - под "верой" он имеет в виду религию, причём самого бюрократического толка.

Любовь - золотая монета. Золотые монеты не нуждаются в водяных знаках и номерах.

Конечно, бывает атеистический гуманизм. Тем не менее, он борется не с Богом, он борется со словом, которое подменило Бога. Эта борьба с религиозным словоблудием есть результат религиозного словоблудия, когда провозглашается вера, а реально – недоверие человеку и упование на государство.

«Чeлoвeк в нoвoй иcтopии пoпpoбoвaл былo oкoнчaтeльнo вoдвopитьcя нa пoвepxнocти зeмли, oн зaмкнyлcя в cвoй чиcтo чeлoвeчecкий миp. Бoг и дьявoл, нeбo и aд oкoнчaтeльнo были oттecнeны в cфepy нeпoзнaвaeмoгo, c кoтopoй нeт никaкиx пyтeй cooбщeния, и нaкoнeц лишeны были вcякoй peaльнocти. Чeлoвeк cтaл двyxмepным, плocкocтным cyщecтвoм, oн лишeн был измepeния глyбины. У нeгo ocтaлacь толькo дyшa, нo дyx oтлeтeл oт нeгo. Tвopчecкиe cилы peнeccaнcнoй эпoxи oкaзaлиcь иcчepпaнными. Иcчeзлa paдocть Peнeccaнca, игpa избытoчныx твopчecкиx cил».

«Радость Ренессанса» никуда не исчезла, она продолжается и составляет суть современной эпохи. Эта радость прошла тяжёлые испытания: гуманизм обвиняли в преступлениях, которые совершали христианнейшие короли, увешанные крестами генералы и подтянутые инквизиторы.

Именно гуманизм, отказывающийся на каждом шагу поминать Бога, более всего набожен. Это ханжество превращает человека в «двумерное существо», расплющенное между сатаной и Богом, не имеющее собственного объёма. Гуманизм свергает идола, а не Бога.

НЕПРИЯТИЕ НАУКИ

Обличение модерна вообще и науки в частности как общества разврата: "Весь современный мир словно сговорился, чтобы прямо или косвенно, денно и нощно, навязчивой рекламой или учёным рассуждением бороться с сердечной чистотой" (Мартен А. Так поступай и будешь жить. М.: Духовная библиотека, 2007. C. 121).

Отдельное обличение науки за антропоцентризм: хотя Галилея осудили несправедливо, его концепция неверна, ибо теория относительности отрицает, что Земля вращается вокруг Солнца (Мартен А. Так поступай и будешь жить. М.: Духовная библиотека, 2007. C. 203).

ФОРМАЛИЗМ

Антигуманизм близок к магическому, его религиозность склонна к иератичности. Гуманизм борется с формами лишь постольку, поскольку эти формы превратились в символы власти, насилия, заслонили собой жизнь и подменили её. По этой причине, к примеру, Папа Иоанн XXIII Ронкалли многое поменял в папском быту, резко уменьшив её церемониальный характер. Его предшественники вели себя как фараоны, редко общаясь с другими, торжественно обставляя каждое своё появление на публике, проводя резкую грань между собою и своей обслугой. Иоанн XXIII прославился тем, что упразднил все эти традиции, которые для западных людей ассоциировались с «византийщиной», «восточным деспотизмом». Следующие папы, хотя в целом проводили курс на свёртывание реформ, делали некоторые жесты, которые призваны были свидетельствовать об их «либерализме» - например, они перестали носить особые, красные (т.е., «пурпурные», императорские) ботинки, тиару, символизирующую власть папства над светскими государями и т.п. Тем большее изумление произвела отвага, с которой Папа Бенедикт XVI Ратцингер в ноябре 2007 г. вернул символы власти в свой обиход. Ещё и до этого Ратцингер стал носить особую папскую шапочку, красные туфли, вернул в богослужение латинский язык, а 27 ноября 2007 г. он провёл заседание консистории, в митре папы Пия IX, на троне Льва XIII. Папа провёл заседание в богослужебном облачении – таким образом, то, что должно было бы быть совещанием, стало частью богослужения, а во время богослужения, конечно, никакие прения недопустимы. Впрочем, к этому времени все участники этого действа уже были подобраны так, что прений не было бы, соберись они даже в пиццерии. Папа подчеркнул, что назначил кардиналом патриарха иракских католиков из сострадания к Ираку. Какой этот патриарх лично, значения не имеет. Личность испаряется, остаётся должность, одеяние, иероглифы, которыми руководитель объясняется с подчинёнными и окружающим миром.

ИДЕОЛОГИЗИРОВАННОСТЬ

Слово "идеология" стало бранным в XIX веке, который и принято считать веков идеологий по преимуществу, от либерализма до коммунизма. Бранились реакционеры, которые противопоставляли "идеологии" - "органическое миросозерцание", попытке с нуля, в соответствие с некоторой идеей создать общество, противопоставляли непрерывную традицию.

На самом деле, ничего непрерывного в истории не существует. Нет в ней и ничего "органического", подобно росту растений. Скорее уж, история подобна схватке гладиаторов. Легко говорить об "органическом развитии", сидя за рюмкой бренди в тёплой гостиной викторианского особняка. Цену этому органическому развитию надо бы спросить у погибших при взятии Рима, на кострах инквизиции, просто от барской прихоти. В XIX веке было модно критиковать "идеологов" за то, что они готовы пожертвовать живыми людьми ради блага будущих поколений. Однако, реакционное сознание, исповедующее идею власти, тоже без колебаний жертвовало и жертвует живыми людьми.

Разница между социализмом и его противниками была в том, что социализм провозглашал идею гуманизма и не был ей верен, а противники социализма провозглашали идею антигуманизма и этой были верны.

Именно христианские реакционеры (и их "мягкие" подвиды - христианские консерваторы, христианские романтики) были идеологами, причём идеологами, которые выдавали свои идеологии за "органические традиции". Христианские идеологии именно с XIX века начали конструироваться очень активно теми же способами, что идеологии социальные и политические. Христианский идеолог берёт какой-нибудь факт из истории Церкви (например, что один из канонов Средневековья предписывает обязательную катехизацию) и заявляет: кто не прошёл катехизации, тот не христианин, тот фальшивый христианин. Он переписывает прошлое, заявляя, что этот канон был не просто благим пожеланием, никогда не реализовывавшимся, но что по этому канону якобы жили веками и все. Он создаёт мощную систему катехизации, подобной которой никогда не было ни в одной церкви. Так "христианские художники" XIX века создавали "улучшенные" варианты картин Рафаэля, реплики средневековых миниатюр или реликвариев, бесконечно более тонкой и изящной работы, чем оригиналы. Но только - работы, а не таланта. Там, где средневековый художник играл, эти - работают. Результат соответствующий, как в театре, где самая хорошая актёрская работа ещё не есть актёрская игра.

Христианские идеологи, впрочем, оказываются в очень трагикомической ситуации, если - в отличие от нормальных (во всяком случае, честных перед собой) идеологов они пытаются создавать свои идеологические утопии внутри традиционных церковных структур. Утопия Бригэма Янга (мормоны) - нормальная, честная утопия, строительство на пустом месте. Утопия католических идеологов, как модернистов, так и реакционеров - тех, которые пытались быть "верными чадами Церкви", то есть, церковных администраторов - была утопией ненормальной. Рано или поздно их образы "нормы" приходили в противоречие с единственной "органической традицией" - традицией церковной авторитарной власти. Архиереи долго смотрят, да метко бьют. Смотрят-смотрят, как идеологи проповедуют, что причащаться надо очень часто или, напротив, очень редко, а потом заявят: причащаться следует так-то. И - финиш... Идеолог потеет, объясняя, что нужна обязательная катехизация, или старый стиль, или исповедь перед каждым причастием, а архиерей поковыряет в носу да погрозит пальчиком, и идеолог, поперхнувшись, принимает и новый стиль, и нового настоятеля, который катехизаций не проходил, зато знает, с какого бока у архиерея карман, и исповедует так, что лучше бы газеты с амвона читал, меньше бы людей пострадало, а кто-то, при благоприятном расположении звёзд, мог бы удовольствие получить...

МАНИПУЛЯЦИЯ ИСТОРИЕЙ

"Принимая на аудиенции Папский комитет исторических наук, Папа Бенедикт XVI подчеркнул, что целью изучения истории является созидание общества, которое, осознавая свое прошлое, обретало бы «критерии» для гармоничного сосуществования" (Радио Ватикана, 10.3.2008).

Очень старая, дохристианская концепция истории как учителя жизни. Это смерть истории: всё, что мешает "созиданию", оказывается вредным. Удивительно, как вера в прогресс, в построение гармоничного общества при помощи идеологии, включающей в себя "уроки прошлого", обрела своё последнее (хочется верить) пристанище в папском дворце, откуда так часто громили прогресс и идеологизацию жизни.

ИНФОПАРАНОЙЯ

Лем и Эко сходятся в своеобразной инфопаранойе - боязнью интернета, страхом перед тем, что количество информации превысило способности человека её обрабатывать, что между информацией и интеллектом неизбежно появляются посредники, которые могут обмануть. Паранойя эта не нова. Она возмущалась книгопечатанием. "Ошибка, которая могла лишь ползать, теперь летает" (еп. Джозеф Холл (1574—1656) в правление Карла I, цит. по: Хилл, 1992, 28-29). Хороший пример мудрецов, которым кажется, что простоты достаточно - если под "простотой" подразумевать "прямоту" (этимологически так и есть), а под "прямотой" - доступ к информации.

Книгопечатание - под которым следует подразумевать не только появление печатного станка, но и его апофеоз - интернете - на первый взгляд, решает прежде всего проблему точности, уничтожая ошибки копирования. Однако, это не самое важное в книгопечатании. К тому же оно порождает свои ошибки - и не только технические, а именно принципиальные, тиражируя ошибки мысли. Главное - книгопечатание удешевляет доступ к информации.

Боязнь посредничества есть патология интеллекта. Это гордыня и эгоизм, подстерегающие любого, кто приступает к мысли. Хочется объять всё самому, проверить всё самому, написать всё самому. Образование начинается с того, что человек учится доверять другому - тому, кто объясняет ему азбуку, правила грамматики и арифметики. Чем более образован человек, тем более он полагается на других. Это и есть разделение труда. В свою очередь, и его труды - авторитетны для других. Понятие авторитета не уничтожается, но децентрализуется. Вместо одного высшего авторитета создаётся сложная сеть, в котором ни один элемент сам по себе не авторитетен, но в которой нет и единого центра. Авторитет здесь - не статичное явление (как в архаической книжнической религиозности, которой так много и в начале XXI века), а динамичное. Это авторитет исследования, авторитет сообщества, когда заранее ясно, что между действительностью и знанием всегда будет зазор, что всегда будут устаревать книги, всегда надо будет пересматривать достигнутое.

Страх Лема и Эко перед поисковой системой - всё равно что страх и недоверие школьника, который впервые пришёл в библиотеку и видит каталог. Между прочим, это недоверие может быть оправдано - в большевистской России каталоги тщательно цензурировались, да и в современной есть свои спецхраны. Однако, преодолеть дефект каталога невозможно иначе, как через усовершенствование каталога - и это вполне возможный путь. К чему ведёт уныние интеллекта хорошо видно на примере своеобразных интеллектуальных помешательств, частных и групповых, которые периодически охватывают людей: помешательство некоторых "естественников" на недоверии к истории, паранойя "креационистов" и т.п.

СПРАВЕДЛИВОСТЬ ПРОТИВ ЧЕЛОВЕЧНОСТИ

Призывает подростков доносить на товарищей школьным учителям, только предупредив: либо ты сам признаешься, либо я донесу ("Ты рискуешь прослыть доносчиком ... но справедливость важнее твоего душевного комфорта", Мартен А. Так поступай и будешь жить. М.: Духовная библиотека, 2007 с. 67).

ЧЕСТНОСТЬ КАК САМОСУД

Бранденбург (2007) ненавистных ему "неофундаменталистов" - так он назвал сторонников толерантности - к «взаимному диалогу, уважению и честности», особенно требуя «честности». Для фундаменталиста «честность» заключается в признании того, что абсолютную истину и явить можно абсолютно, что атеист, если он честен, обязан признать существование Бога и т.п. Честность здесь означает признание себя высшим судией. Спасение от релятивизма – в подлинной религии, которую Бранденбург определяет как «личную встречу с Богом, превосходящим человека и любящим нас». Вряд ли он имеет в виду ислам. Любопытна формулировка, умалчивающая об авторитете, делающая акцент на том, что в католичестве традиционном задавлено, - ведь примат личного опыта над безличным авторитетом есть черта харизматического христианства, а вовсе не римо-католичества. Он прибегает к традиционной метафоре: врач не должен лгать больному. Толерантность есть ложь больному, она наносит ему вред, а вовсе не помогает устанавливать межличностные отношения.

ОТКАЗ ОТ ОБЩЕНИЯ

Вот один из "альтернативных" православных священников пишет о епископе, который его же и рукополагал, но потом запретил в служении: "[Митрополит имярек] в церковно-административном плане может издавать только наборы звуков, за которые его можно судить или не судить, но которые не обладают значением ни для чего, кроме его собственной судьбы. Мы не разрывали, не разрываем и не собираемся разрывать с ним общение. Просто мы его любим не за это".

Здесь - суть современного антигуманизма, антигуманизма как отрицания человечности в себе и в другом. Отрицание "словесности", "логосности" (если пользоваться терминологией Аристотеля о человеке как существе логосном). Отрицание "информационности" (если пользоваться терминологией Винера об информации как о сигнале, которого ожидают). Тут слов другого человека не просто не ожидают - их заранее отрицают, их заведомо отрицают как слова. В терминах христианской этики это - предельная гордыня, доходящая до эготизма, искусственного аутизма. Такова логика большинства фундаменталистских расколов - лютеранского, старообрядческого, лефевристского: мы никуда не уходим, мы и есть Церковь. Конечно, сказать прямо, что "не любим" большинство фундаменталистов не решаются. Всё-таки слово "не люблю" для христианина слегка запретно, как прелюбодеяние или воровство. В данном случае просто человек произнёс вслух то, что подобные ему думают про себя. Этот антигуманизм, конечно, присущ не только "ушедшим", лишившимся причастности к власти. Он присущ и тем, кто у власти, и им - даже в большей степени. Почему и нужно голосование как способ напомнить, что "голос" - не просто "набор звуков". Вот такое "православие" - не "альтернативное", оно - "запасное", как колесо в багажнике автомобиля. Если какая-нибудь эпидемия выкосит руководство государственного православия, этого "альтернативного" можно будет смело ставить в патриархи ненавистной ему МП. Он окажется не менее и даже более "отцом" - в сталинском смысле, в каком хотели и хотят "отца" верующие, путающие Церковь с казармой.

НОВОЯЗ

Новояз антигуманизма есть лишь подвид новояза любой реакции. Имперский пышный дискурс дореволюционной России был новоязом. Речь католической реакции - новояз. Во всех случаях власть позволяет себе говорить, не слушая.

Вот индийский римо-католический архиеп. Телесфор Топпо 5.5.2008 заявил, что принятие догмата о Марии как Соискупительнице поможет межрелигиозному диалогу, потому что неверующим будет легче объяснить значение Евангелия. Протестанты выводятся из межрелигиозного диалога вовсе таким образом, а вводятся неверующие. Топпо слышал от кого-нибудь, что сам образ выкупа, введённый апостолом Павлом, является теперь не помощью, а помехой в уяснении Евангелия? Если и слышал, то не услыхал.

КОЛЛЕКТИВИЗМ

То, что один из римских пап был членом Гитлерюгенда, не так важно, что расизм есть разновидность антилиберального коллективизма. Другой разновидностью является религиозный фундаментализм. Клаудиа Кунц ввела по аналогии термин «этнический фундаментализм». Как и религиозный, этнический фундаментализм «заявляет о себе как о защитнике духовного наследия прошлого, уберегающего его от заразы индустриализованного, урбанистического общества. … Лидеры подобных движений … создают для своих последователей особый мир нравственных ценностей, доступный только тем, кто разделяет общий язык, религию, культуру или территорию» (Кунц, 34. См. также: Bartov O., Mack P. In God’s Name: Genocide and Religion in the Twentieth Century. N.Y.: Berhman, 2001; Lawrence B.B. Defenders of God: The Fundamentalist Revold against the Modern Age, San-Francisco: Harpers, 1989; Marsden G.M. Fundamentalism and American Culture. N.Y.: Oxford University Press, 1980). Общий знаменатель религиозного и этнического фундаментализмов – морализм, желание возродить «нравственный порядок», «очистить развращённое человечество».

Фундаментализм - любой конфессиональной формы, в виде ли папизма, в виде ли антиэкуменизма, в виде ли креационизма - есть бегство от свободы в механичность. Фундаментализм есть рабский ответ на свободу, и он легко соглашается с несвободой, если несвобода - во имя старого стиля, принудительной катехизации, запрета диснеевских мультфильмов. Фундаментализм борется с угнетением только до тех пор, пока угнетатель не примет фундаменталистских лозунгов. В тоталитарных обществах сопротивление объединяло и тех, кто стремился к свободе, и тех, кто хотел несвободы - но несвободы во имя своих идеалов. Одни боролись со Сталиным, чтобы не было авторитаризма, другие - чтобы воцарился авторитаризм "богоизбранного" монарха. Безответственность коммунистическая или фундаменталистская - одинаковы в своей решимости растворить человеческое в коллективном.

ПРИМАТ БЕЗЛИЧНОГО НАД ЛИЧНЫМ

Вот Бердяев на краткий миг ставший Константином Леонтьевым восклицает: «Социальный идеал, основанный на индивидуализме, отвергающий всякую сверхличную святыню, — буржуазный идеал». Не сверхличную святыню отвергает буржуа (впрочем, тут это лишь одно из имён гуманизма), а право кого бы то ни было навязывать другому свои святыни в качестве обязательных. Да и не только «право»: ведь и сто лет назад, и сейчас в мире было предостаточно людей, которые считают своим долгом, священной обязанностью насаждать свои святыни. Для христианина такие выражения как «сверхличный идеал» вообще странны. Творец – не «идеал», Христос – не «сверхличное».

ПАРАНОЙЯ: СТРАХ ХРИСТИАНОФОБИИ

15 ноября 2007 г. кардинал Леманн выразил удивление: почему раньше в Германии было много политиков из католиков, а теперь мало. Он изучает этот вопрос (разумеется, исключив заранее ответ: "Потому что иерархи мешают"). А следующей фразой дал прекрасную иллюстрацию антигуманистического мышления: "В целях создания хорошего государства необходимо делать всё возможное для человека". Гуманизм - в обратном: ради блага человека (не ради создания хорошего человека, а просто - ради блага человека) необходимо делать для государства только возможное. Антигуманистам нужны политики, которые бы заставляли государство делать и то, что государство делать не должно. Например, бороться с кощунствами.

Что такое антигуманизм в русско-советской версии? Борьба с врагами народа. Антигуманизм в христианской версии - борьба с врагами Христа. Австрийка Гудрун Кюглер создала сайт "Христианофобия". Любопытно, что сталинское и фундаменталистское представления отчасти совпадают. Гомосексуализм и аборты считались преступлениями при Сталине, считаются преступлениями против христианства при фундаменталистском взгляде на мир. Бывают и комические случаи: символом Христа, который защищают от "христианофобии", стала ёлка - символ, вошедший в европейский быт в Новое время, никак с христианством не связанный, символ языческий по происхождению. То, что в универмаге ёлку называют не "рождественской", а "праздничной", КЮглер считает "христианофобией". "Христианофобией" объявляется любая антиклерикальная критика. Депутат французского парламента оштрафован за непарламентскую брань в адрес гомосексуалов - и это "христианофобия". Два обстоятельства указывают на патологический характер борьбы с "христианофобией". Во-первых, её приравнивают к антисемитизму и исламофобии, игнорируя очевидные различия. Так коммунистическая пропаганда объявила сионизм разновидностью расизма, и можно предположить, что "христианофобию" объявят разновидностью "русофобии". Во-вторых, среди борцов с "христианофобией" - высшие чины Московской Патриархии. Наверное, европейцы предпочли бы обойтись без таких помощников, но - куда деться.

Кюглер защищает христианство по-европейски: "Христианство является огромной частью гуманизма, который прославил Европу". Не оскорбление ли христианства - назвать его частью чего бы то ни было? Не разумнее ли признать гуманизм - даже секулярный - частью христианства? Во всяком случае, идеологи Московской Патриархии такой защиты христианства не одобрят.

Кюглер объявила о создании движения "Европа за Христа!": члены движения каждый день будут читать "Отче наш" "ради христианской Европы". Нелепость и даже кощунственность этой идеи не сразу бросается в глаза, потому что традиция читать "Отче наш" с каким-то особым волевым усилием, "посвящая" молитву некоей идее, насчитывает в католичестве много веков (в основном, средневековых). Однако, сама молитва "Отче наш" - такая еврейская и такая общечеловеческая - всё равно остаётся чужой этой традиции, и ни у кого не повернётся язык вслух добавить к ней прошение, пусть даже о "христианизации Европы". Дико бы звучало (а ведь в душе у многих так звучит): "избави нас от лукавого, от гомосексуалистов, от христианофобов, от абортов и либералов, яко Твое есть...".

ИЕРАРХИЗМ: ОТВЕРЖЕНИЕ УСПЕХА

Антигуманизм любит проповедовать недопустимость "религии успеха", ссылаясь на евангельскую "нищету", "гонимость" и т.п. К Евангелию такие проповеди отношения не имеют - ведь свой успех антигуманисты очень ценят и к нему стремятся активно. Не приемлют успеха, который осуществляется свободно, не под руководством иерархии. Так феодал возмущается купцом, который смеет помимо его воли преуспевать.

Демонстративное неприятие эффективности и успеха явление не новое и вполне патологическое. Это неприятие подкрепляют христианской терминологией (смирение, нищета духом и т.п.). Подкрепляют, демонизируя успех, приравнивая его к карьеризму, себялюбию и жадности. На подобную демагогию особенно щедры люди, которые вполне успешно добились и денег, и постов - к примеру, архиерейских, настоятельских и пр. Как монголы при осаде городов гнали впереди пленных, так ханжи любят свой карьеризм и своё властолюбие, свою зацикленность на эффективной власти прикрывать заботой о сиротках и инвалидах.

К Евангелию такая риторика отношения не имеет.Когда обвиняют ненавистных "секуляристов", "либералов" в том, что они проповедут некое "евангелие успеха", забывают о том, что "Евангелие успеха" - это тавтология, масло масляное. "Евангелие" обозначает именно весть об успехе и победе. Христианское богослужение воспевает и успех Бога, победившего смерть и грех, говорит об успехе и победоносности христианства. На этом мощном фоне и возникают парадоксальные замечания апостола Павла о "юродстве", "слабости" христиан, традиция монашества, а после - юродства. Тем не менее, идеи смирения и юродства в Евангелии не содержатся и они возможны и понятны лишь как некий поправочный коэффициент к пониманию Евангелия несовершенными людьми.

Не любят успех лишь у тех, кого ненавидят, свой же успех (чаще вымышленный) преподносят как свидетельство Божией силы: Церковь-де - основа современной цивилизации, что без неё и батареи не греют. Те же самые фундаменталисты, которые подчёркивают "успешность", "эффективность" религии, когда им нужно получить какие-то социальные преференции, очень любят демагогию о "неудаче Креста", начинают юродствовать - но вовсе не для Голгофы, а чтобы объехать тех, кто не подчиняется их претензиям, или уклониться от ответственности за свою безалаберность, а то и прямую жестокость.

Можно в порядке самообличения, наверное, православному - обличать карьеризм православных, католику - утонченный карьеризм католического духовенства и т.п. Но это очень (арифметически) незначительные явления. В современном мире во всех основных христианских конфессиях "Евангелие успеха" не на первом месте. Разве что в одном из направлений американского протестантизма (ныне представленного и в России) преобладает идея "pray and recieve", утрированной жизнерадостности и т.п. Тем не менее, даже в этой традиции "Евангелие успеха" не превращается в "Евангелие карьериста", потому что на первом месте всё равно остаётся ценность любви к ближнему и совместной жизни в Богу.

НЕПРИЯТИЕ ИГРЫ

Обличение модерна как общеста развлечения: "Весь современный мир, взахлёб забавляясь и развлекаясь, всё меньше и меньше способен воспринимать реальность" (Мартен А. Так поступай и будешь жить. М.: Духовная библиотека, 2007. С. 97).

На самом деле, фундаментализм очень даже не прочь поразвлечься. Ему не нравится игра как средство освобождения и нравится игра как средство контроля. Дети должны играть строго под контролем взрослым.

НЕПРИЯТИЕ "СЕКУЛЯРНОГО" ИСКУССТВА

Обличение современного искусства: более радует глаз католический китч XVIII века, чем шедевр Пикассо:

"Раньше искусство, вслед за человеком вообще, было устремлено к небу, в человеческой душе так или иначе отражался небесный свет, и художник ловил именно его. Теперь же когда небо, по большому счёту, для человека опустело, мы видим только собственную душу, а что в ней разглядишь, кроме нелепых пятен на мутном фоне?.." (Мартен А. Так поступай и будешь жить. М.: Духовная библиотека, 2007. С. 250).

Это рассуждение и вся книга заканчивается угрозой Второго Пришествия как истребительного потопа (со ссылкой на Мф 24, 39). Правда, Господь Иисус с этими словами обращался отнюдь не к современному миру... Фундаменталистский эсхатологизм.

*

Многие православные реформаторы выносили алтарь в центр храма. Только одни выносили и служили, а другие выносили и служили, но не вытирали пыль, не мыли пол. Вроде бы реформа и произведена, но она бессмысленна, ибо высшее не стоит без низшего. Так российский тоталитаризм 2000-х годов гламурен главою, а ниже пояса стоит в болоте из нефти крови. Так и Папа (или патриарх, или любой епископ, священник, в конце концов, любой человек). Пост, который человек занимает, может быть очень нужным, законным и т.п. - пост лидера, мужа, пост человека. Однако, человек может не только красить место, человек может и загадить место. Если "кафедра апостола Петра" изгажена бездушием, агрессивностью, фундаментализмом, она не перестаёт быть "кафедрой апостола Петра". Пьяный муж - всё-таки муж (напомню, что традиционно епископ сравнивается с женихом, а Церковь - с женою, и в этом смысле епископ есть муж не только по своей половой идентификации). Однако, разумеется, это не означает, что жена должна терпеть пьянство мужа, должна кротко переносить побои от него, не защищать детей от этих побоев. Хотя, впрочем, есть и такие изуверы (и более всего их, увы, в Церкви), которые именно считают, что жена не имеет права выгнать даже мужа-алкоголика, а должна "нести свой крест". Между тем, крест, распятие - не так болезненно как жизнь с алкоголиком, которая, скорее, похожа на постепенное опускание в котёл с кипящим маслом. К сожалению, и в православии, и в католичестве, и в протестантизме очень многие люди устраивают последнее (хочется верить) прибежище тоталитаризма, превращают церковную иерархию в иерархию идолов, а церковную жизнь - в безжизненность, которой нужно лишь повиновение и которая боится творчества, общения, человечности.

Современный религиозный фундаментализм очень обижен на окружающий мир, параноидально обвиняет культуру в "захвате власти" (которая в Средние века безраздельно принадлежала инквизиторам, "князьям Церкви", "законоучителям). Католический фундаментализм при всякой неотразимой критике Папы Римского подчёркивает, что Папа безошибочен лишь, когда выступает "с кафедры". А он сделал за последние тысячу лет лишь пару раз. Всё же остальное - бесчисленные проповеди насилия, критика свободы совести, поддержка самых дремучих феодальных институтов, оказывается всего лишь размышлениями частного человека. Но уж на действительно "частных лиц" такой фундаментализм обрушивается со всей мощью. Газета, журнал, книга, с появлением интернета - сайт или блог, да просто надпись на заборе или частная беседа объявляются "кафедрой", и за каждое сказанное с неё слово с человека взыскивается сполна, как слово мощное, сильное, непреодолимое влияющее на окружающих. Фундаментализм никак не может понять, что люди не делятся на "проповедующих" и "окружающих". Фундаменталист мыслит иерархически, он видит себя в центре (или "при центре"), а других - выше или ниже стоящими, и ярится, когда мир не желает состоять из "выше" и "ниже", из "кафедр" и "паствы".

Старая мысль Аквината: мол, фальшивомонетчик не так опасен, как еретик. Критерий бредовый, но если кто-то по этому критерию и повинен осуждению, так это его создатели, занимающие реальные кафедры, обладающие реальной административной, финансовой и прочей властью, тогда как "власть" литератора, - всего лишь власть человека думающего и пишущего. Власть покойного о. Эразма (который из Роттердама) бесконечно превосходила власть современных ему понтификов, однако, не благодаря тому, что у него было более денег, инквизиторов, стражников и т.п.

Фундаментализм считает, что историк Церкви - "критикует", "разлагает". Вот поэтому-то фундаментализм так не любит науки и не понимает её сути. Кто-то изучает физику и сообщает другим результаты, а историк Церкви изучает Церковь и сообщаю результаты - где рифы и как между ними плыть, чтобы не потонуть.

Набор упрёков, который тоталитаризм выдвигает непокорным, очень стандартен. Стандартен сам подход, при котором всё заранее сводится к грехам оппонента: он объявляется "обиженным". Это прямой результат исходной позиции, когда человек мнит себя центром мира, замещает Бога. Такая гордыня убеждена, что все окружающие обязательно определяют свою жизнь по отношению ко мне, единственно значительному, страдают и радуются в зависимости от моих решений и поступков. Физик не верует? Наверное, ему священник на ногу наступил! Кто-то критикует Папу Римского? Видимо, ему отказали в аудиенции у понтифика!

Тоталитарное сознание гностично, эзотерично, как и всякое сознание, для которого власть (и именно власть как насилие) есть ключевой термин. Традиционный аргумент, которым это сознание защищается от всякой критики (а для него весь мир - сплошная критика): "Не надо выносить сор из избы". Иногда к этому добавляется: "Надо подождать лучших времён". Объединить эти два аргумента можно как "Не надо выносить сор из избы, когда изба горит". "Лучшие времена", когда можно было бы спокойно обсудить "отдельные недостатки", никогда не наступят! Была Католическая Церковь царицей Европы - попросту сжигала критиканов. Теперь Католическая Церковь призывает воздержаться от критики и самокритики, до "лучших времён". Пока опять не станет царицей. А тогда уж, конечно, никакой самокритики не допустят именно потому, что "лучшие времена" - это, по определению, времена, когда церковное начальство обладает наибольшей властью распределять деньги, посты, затыкать рты, разрешать и запрещать те или иные тексты.

Триумфализм постоянно твердит, что Церковь слишком много критикуют. Как будто существует норма по критики! Много вздорного антиклерикализма, противопоставлять ему нужно не горделивое молчание и триумфализм, а здоровую самокритику.

Разумеется, критика при этом никуда не исчезает, но она возможна лишь в одном направлении - от "лучших", "посвящённых" в адрес профанов. Лучшие, разумеется, это те, кто приближен ко двору, а профаны - все прочие. От своего права критиковать, поносить, запрещать такие "перфекты" (как говорили гностики) или "префекты" (официальная должность в Ватикане) не отказываются ни в лучшие времена, ни в худшие.

Достоинство епископа следует защищать, прежде всего, согласием с тем, что он - епископ. Римский Папа - епископ, старообрядческий епископ - епископ. Католики оскорбляют достоинство тысяч протестантских епископов, когда называют протестантов всего лишь "сообществами". Впрочем, католики достаточно хорошо воспитаны, чтобы при контактах с этими епископами обращаться к ним именно как к епископам.

"Достоинство епископа", однако, не включает в себя автоматического признания достоинств епископа как человека: учёного, администратора, мужчины, литератора, проповедника. Критика тут уместна и полезна, а уж насколько необходимо, решается по-разному. По древнему латинскому изречению, "молния не ударяет в низины": именно поэтому Римского Папу, обладающего колоссальным политическим влиянием, можно и нужно критиковать более, чем епископа, у которой всей паствы тысяча человек. Критиковать не так, как делают некоторые энтузиасты, считающие Папу антихристом и ослом, а критиковать именно как Папу, который, однако, не во всём адекватно исполняет свои обязанности. Здесь проходит осязаемый рубеж между фундаменталистом, фанатиком папства и вменяемым католиком. Фундаменталист не будет отрицать (во всяком случае, настойчиво), что в прошлом случались папы, которые были великими грешниками - пили, блудили, убивали... Фундаменталист будет до судорог защищать лишь живого папу. Так в древнем Риме - и современной России - автоматически оскверняли память умершего императора, чтобы оттенить достоинства нового.

Фундаментализм выставляет себя защитником принципа иерархии. Однако, иерархия - вовсе не универсальный принцип, и фундаментализм возводит в абсолют относительное. Таков фундаментализм, который абсолютизирует чинопочитание в Церкви. Впрочем, фундаментализм легко восстаёт против иерархии дисциплины, объявляя её вторичной по отношению к иерархии идеи. Добродетель не иерархизирована, грех же любит иерархию, потому что иерархию можно вывернуть в свою пользу. Например, священник активно борется с гомосексуализмом, или с абортами, или с каким-нибудь календарным стилем - и при этом не подчиняется ни одному епископу, анархист. Такова логика старообрядцев, такова логика многих ультра-фундаменталистов: они тем громче вопиют о чужих грехах, чем радикальнее грешат сами. Между тем, священник, который не имеет епископа и всё-таки служит литургию, проповедует, поучает и т.п., хуже - если уж ранжировать грех - священника, который защищает гомосексуализм или даже открыто практикует гомосексуализм. Священник-гомосексуалист нарушает лишь одно правило - не быть священнику гомосексуалистом. Но священник, который функционирует без епископа, нарушает множество базовых правил. Он обманывает себя и других, ибо священник по определению есть помощник епископа. Священник без епископа - что кран от самовара без самовара. Он крадёт - ибо использует благодать ("полномочия", говоря светским языком), которую получил через епископа на строго определённых условиях - не быть без епископа. Он не почитает отца - ибо про церковным правилам епископ выполняет для священника функции отца. Конечно, хорошо, что есть свобода, позволяющая функционировать и таким священникам-анархистам. Но ещё лучше, что есть разумность, помогающая понять, что лукавство хуже любого сексуального отклонения, и что агрессия - включая обличения "грешного мира" - есть всегда прикрытие некоего лукавства в надежде, что борьба с чужим злом искупит собственное. Надежда, кстати, напрасная.

Фундаменталистское сознание в одном кажется дефектным: у него ослаблена поэтичность, метафорическое видение мира, а, следовательно, и разумность его оперирует логикой в отрыве от реальности. Вот еп. Никон Рождественский бранит народ: "Извозчик запрашивает с вас 70 коп. и везет, после переговоров, за 40 коп.; скажите - честно ли он поступает? Ведь он покушается обмануть вас, взять с вас вдвое против того, что может взять".

Игровое, ролевое, коммуникативное измерение "торга" от Рождественского ускользает.

Еп. Никон Рождественский в 1911 г. всерьёз призывал не разрешать евреям носить "христианские" имена, и сокрушался: "Пусть иудеи носят имена ветхозаветных праведников: к сожалению, мы едва ли вправе запретить им это".

Рождественский печально прославился тем, что организовал принудительную депортацию "имяславцев" с Афона. При этом сам он - человек абсолютно "имяпоклоннический", до комизма:

"Несколько лет тому назад заговорили о подземных трамваях, называемых за границей "метрополитенами", и приходилось слышать от русских людей недоумение: "Ужели у нас будут называть эти трамваи таким словом? Ведь для православного русского человека будет неприятно, оскорбительно звучать: "Мы едем на метрополитене" - несомненно, и для краткости речи, и для красного словца, за коим у русского человека дело не стоит и он ради него не жалеет ни матери, ни отца - будут говорить: "Едем на митрополите".

Начало 21 в., в католичестве.

См.: клонирование.

"За лесом не видят деревьев", - такова слепота церковного фундаментализма. Такова слепота всякого мышления, нечувствительного к личности, видящего в жизни лишь "цивилизации", "народы", "культуры". До эпохи Частного времени такая слепота была если не простительна, то не очень опасна: отдельный человек не влиял на "большую политику". С середины ХХ века во многих сферах жизни игнорировать отдельного человека стало безумием. Например, католический консерватор Райнхард Раффальт полагал в 1970-е гг., что вопрос о безбрачии духовенства - третьестепенный, мелкий, периферийный, особенно в сравнении с вопросами о сотрудничестве Церкви и коммунистической системы. Прошло 30 лет, и коммунистическая система испарилась, уступив место очередному монстру, а люди как были, так и остались. Церковь эти люди судят не по её отношению к социализму или капитализму, а прежде всего, по её коммуникабельности, затем - по её отношению к браку. Если церковные лидеры разговаривают лишь с сильными мира сего, если они высокомерно замкнуты для простых людей, если они упорно считают брак обязательно помехой для своего служения, то люди делают соответствующие выводы. Игнорировать этих людей можно, но за это придётся платить - ведь никакой Карл Великий более не затащит креститься под страхом смерти, а добровольно человек не пойдёт к надменным ханжам.

Cвятитель Серафим Соболев: Жизнеописание и сочинения. М., 1992.
C.С. 48. Толкования Феофана затворника "будучи основанным на учении св. отцов Церкви, является святоотеческими".
79 "Много ли людей, в особенности, из среды нашей богоборческой интеллигенции, смирилось в своем тяжком грехе богоотступничества и либерализма?"

Нынешняя нефтяная православизация закончится тем же, чем и большевистские потёмкинские деревни. "Позолота вся сотрётся, свиная кожа остаётся". Гламур поблекнет, и убелённый сединами какой-нибудь нынешний Шевкунов воскликнет, как еп. Никон Рождественский в 1910 году:

"Итак, смотрю я вокруг - и сердце сжимается болью. Страна наша величается православною, следовательно - в самом чистом значении слова - христианскою, а где оно - наше христианство? Куда ни посмотришь - самое настоящее язычество! ... Простой народ пьянствует, полуобразованный - безбожничает, якобы "интеллигент" - мудрит без конца".

Единая и неделимая: проект совместной декларации представителей духовенства и мирян Русской православной церкви, состоящих в ведении Зарубежного синода и Московского Патриархата об условиях восстановления евхаристического общения.
День, 11-17 05 1993
"У нас есть пророчества преподобного Серафима Саровского, Иоанна Кронштадского о возможности восстановления православного царства на Руси перед концом и на краткое время. Кроме того, пророчества эти условны, то есть требуют наличия нашего желания и молитвенного прошения. Даже при выполнении этих условий дар Божий в виде православного царства - величайшая милость Божия, а не задача, выполнимая человеческими силами.

Брошюра Стэна Мейера "Гитлер и учение Иисуса": четыре странички, выпущенные миссией Евреи за Иисуса". Мейер полагает, что за Гитлера выступили "либеральные протестантские лидеры Германии", которые "пришли к выводу, что еврейский народ, как и его Библия, отслужили своё". А вот Церковь исповедников (Бонхоффер) якобы создали "консервативные пасторы и богословы". "Консервативные лидеры немецкой церкви публично отрекались от Гитлера и даже планировали его убийство. В результате многие из них были казнены".

Буквализм, действительно, является одним из признаков фундаментализма. Однако, это отнюдь не решающий признак. Более того, противостояние антисемитизму не обязательно основывается на вере в буквальное толкование Библии. Бонхоффер, во всяком случае, скорее либеральный, чем консервативный богослов. Христиане, взявшие сторону Гитлера, поступили так не потому, что легкомысленно перетолковали Библию, а потому что для них - как для многих фундаменталистов - власть, иерархия, повиновение оказались важнее любви, общения и совести. В США антисемитизм характерен прежде всего для христианских фундаменталистов (Билли Грэм, Мэл Гибсон, "южные баптисты"). Чтобы стать антисемитом, не нужно "отвергать Библию", достаточно Библию перетолковать - разумеется, под предлогом "точного её прочтения".

С БОЛЬНОЙ ГОЛОВЫ НА ЗДОРОВУЮ: ГУМАНИЗМ КАК НАЦИЗМ

Среди критиков гуманизма многие указывают, что «гуманисты» поддерживали сталинский режим. Действительно, признанные гуманисты, сами себя гуманистами называвшие – Фейхтвангер, Уэллс, Шоу, Мальро, Роллан – писали одобрительно о Советской России, ездили к Сталину и т.п.

Однако, гуманисты, хвалившие Советскую Россию, никогда не хвалили её за антигуманизм. Они не утверждали, что концлагеря – хорошо. Они просто не замечали концлагерей.

Спор о том, можно ли поддерживать советский режим, шли прежде всего среди гуманистов. Когда Шостакович обвинял Роллана и Фейхтвангера в поддержке Сталина, это было обвинение от гуманиста – гуманистам, это было озлобление гуманиста, который остался без поддержки со стороны собратьев. А вот когда кремлёвские пропагандисты 1990-х заявляли, что гуманизм, «всечеловеки», «леваки» - плохо, потому что они виноваты в сталинских репрессиях, это была демагогия, это исходило не от гуманизма, а от сторонников диктатуры, кровопролития, лживости.

Не консерватизм, не черносотенство, не монархизм в полной мере противостоят антигуманизму, а лишь гуманизм. Гуманизм не просто открыт критике – гуманизм и начинается с критики, с критики текста, автора, с анализа, с критического мышления, не ограниченного ничем, в том числе, не ограниченного и авторитетом отдельных гуманистов. Этим гуманизм противоположен схоластике, к примеру, которая всегда была ограничена авторитетом церковных иерархов.

ГУМАНИЗМ КАК "НЕОФУНДАМЕНТАЛИЗМ"

Американский католик Даниэль Бранденбург выпустил в 2007 г. книгу «Новые фундаменталисты: что скрывает толерантность» («The New Fundamentalists: Beyond Tolerance»). Бранденбург в декабре 2007 г. был рукоположен в священники фундаменталистской католической организации США «Легионеры Христовы». Его книга – яркий пример перемещения «с больной головы на здоровую». Он определяет фундаментализм как «узость, даже фанатизм религиозной мысли», но в качестве примера приводит мусульман, возмутившихся нападками Папы Бенедикта XVI на ислам в Регенсбурге. Впрочем, книга его обвиняет в фундаментализме тех, кто выступает за толерантность. Релятивизм есть такое же зло, как фашизм и коммунизм, - Бранденбург цитирует энциклику Войтылы «Centesimus annus», в которой секуляризм обвиняется в вере в возможность построения идеального общества, «рая на земле», причём с использованием лжи и насилия. Правда, Бранденбург оговаривает, что релятивизм действует тоньше нацистов и коммунистов. «Новый фундаментализм» он определяет как «новую светскую религию», убеждённость в том, что «всякое слово об истине принципиально кого-то раздражает, особенно если это слово касается этики или сопоставляет достоинства какой-либо религии или мировоззрения с другими религиями. Релятивизм нашего времени не признаёт соперников и агрессивно нетерпим». Бранденбург пугает тем, что в университетах «травят» верующих студентов, хотя те исповедуют свою веру «образом разумным и уважительным». Разумеется, он сам решает, что «разумно», что «уважительно». (Например, гомофобы считают разумным и уважительным говорить не «геи», а «пидоры»).

ЯННАРАС

Христос Яннарас, как богослов – скорее вполне человечный, как политический мыслитель оказался весьма консервативным. С одной стороны, жалко червоточинки у хорошего человека. С другой приятно, что коллекция католического и протестантского фундаментализма пополнилась православным фундаментализмом не третьего сорта, вроде «Радонежа», а первосортным, профессорским.

Фундаментализм, если судить его с его собственных позиций – то есть, церковных – есть грех озлобления и уныния. Ресентимент, смердяковщина. Слабый, который хочет быть сильным и завидует силе. Интраверт, который хочет славы и дружелюбия, полагающегося экстравертом. Насильник, который хочет любви и симпатии, которыми отвечают лишь на любовь.

В 1998 г. в своей лекции «Церковь в посткоммунистических странах» он заявил, что распад марксистской империи подтверждает правоту Маркса: господствует нажива. Место неудачного экономического заступил не триумф духа, а триумф потребительства, консумеризма, либерализма, - в общем, бездуховности. «Исключительная и единственная цель всемирного капитализма — материальное «развитие» и «прогресс», приоритет потребления перед всеми более глубокими нуждами человека». Яннарас, правда, дорожит либерализмом и поэтому называет либерализм «капиталистический» - фальшивым.

«Современный либерализм исповедует экономическую и политическую свободу, но на практике демонстрирует, что выборные правительства, демократические институты, профсоюзы и т. п. — это бессильные тени, целиком порабощенные господствующей глобальной власти гигантских транснациональных корпораций, инвестиционных банков, финансовых организаций, предприятий большого бизнеса, крупных страховых компаний, средств массовой информации и валютных биржевиков».

Церковь, по Яннарасу, не должна быть просто психотерапевтом, утешающим участников этой безумной системы. Она должна напоминать о вечности и смысле.

Соответственно, Яннарас критикует всё, что «внутри» капитализма. Перечень длинный: «Чувственное возбуждение, психологическая озабоченность, пуританские нравоучения по «усовершенствованию» характера и поведения, фанатичная «зацикленность» на догматической идеологии, — всё это отдает психопатией или узколобостью, инфантильностью и духовной близорукостью».

Настоящая же Церковь, по содержанию – говорит о победе над смертью, по форме – сохраняет апостольское преемство. Соответственно, Яннарас против «случайных, произвольных религиозных образований, претендующих на имя христиан. Все эти более поздние образования берут начало в личных домыслах своих основателей, в их выборе способов интерпретации текстов, запечатлевших первичный церковный опыт». Крепко досталось, кажется, и католикам – схоластика, рационализм, властолюбие погубили средневековую Церковь.

«Различия, приведшие к расколу 1054 г. между христианскими Востоком и Западом, — это те же различия, которые создали в западном христианстве предпосылки для исторического материализма». Причина провала христианства на Западе – нашествие варваров, которые отвергли эллинизм, ориентировались на Августина. Проявляя хорошую память, Яннарас пишет: «С IX по XIII век вышло по крайней мере десять книг под заглавием “Contra Errores Graecorum” [Против заблуждений греков]».

Яннарас заявляет, что лишь православные (греки) понимают: «Божий образ существования, свободный от всяческой необходимости, может быть осуществлен и тварным человеком — тварной личностной ипостасью, созданной in imago Dei, — что человек также может существовать не по образу природы, но по образу любви; что он может существовать не как природный индивид, но как личность, свободная от необходимости своей природы — временности, тленности, смерти».

У католиков нет всего этого. У них «рацио исключает динамику отношения из функции логоса, ограничивая значение логоса исключительно ноэтической [умственной] способностью природного индивида, facultas rationis [способностью разума] человека. Рацио отказывает познанию в опыте общения и отношения, ограничивая истину индивидуальным пониманием, соответствием мысли объекту мысли (veritas est adaequatio rei et intellectus)».

«Рацио основывается на индивидуалистической антропологии и рационалистической теории знания, которая получает свою окончательную систематизацию в схоластике, а позднее у Декарта. Западное богословие стремилось стать позитивной наукой, доказать существование Бога рациональными аргументами и навязать свою этику как функциональность. Так оно превратило Бога в мертвое понятие (blosser Begriff), расчищая путь для метафизического нигилизма».

Не стоит напрягаться, чтобы понять, какая связь между Распятым и Воскресшим Иисусом и всеми этими противопоставлениями. За сложными терминами нет ничего, кроме гордыни, облечённой именно в ту рациональную форму, которую Яннарас ненавидит у католиков.

Католики совершили такое грехопадение, потому что полюбили Августина и просто – в силу «культурной неразвитости» варваров. «Глубокой причиной явилась культурная неразвитость, которая всегда способствует росту инстинктивной психологической потребности поддержать и обезопасить индивида «неопровержимыми» убеждениями и документально зафиксированным признанием его морального достоинства». А дальше уже Яннарас просто повторяет славянофилов: католичество есть подмена Церкви земным государством, веры – идеологией, и вообще католичество – первый опыт тоталитаризма. Инквизицию, разумеется, Яннарас тут и упомянул. Католики подменили личность – индивидуальностью с её «правами», логос – рацио, любовь – рассудительностью («от первичности опыта отношений к первичности индивидуального рационального понимания»), истину – идеологией.

Яннарас горюет о «падении», «варваризации» православия, но всё же Запад хуже. Яннарас даже отводит от православия подозрение к близости к исламу – и, наоборот, заявляет, что это Запад ближе к исламу. «Фраза на долларовой банкноте «Мы доверяем Богу» точно выражает потребность, которую испытывают и мусульмане, — сделать Бога гарантом материальных, индивидуалистических заверений. Исламская идея священной войны (джихада) по сути не отличается от той интерпретации, которую западные политики давали Войне в заливе или бомбардировкам боснийских сербов силами Северо-Атлантического блока». Православные и католики одинаково сделали религию «частным делом», т.е. «продуктом потребления» («потребления чувств, мнений, убеждений, психологической гордости и моральной правоты»).

Любопытная мистификация: ведь внешне именно монахи, бежавшие из мира, должны быть объявлены потребителями. Но нет – они-то как раз якобы «преображают мир». Только невидимо. Спасая себя одного, они тем самым спасают тысячи. Только незаметно для этих тысяч – ни горбушки хлеба не возьмут, ни огоньку прикурить не дадут. Только попросят на монастырь пособие у Совета Европы.

Яннарас сокрушается, что Церковь не «создаёт цивилизацию», а лишь приспосабливается к цивилизации. Так у православного фундаменталиста преломляется сугубо западная концепция «войны культур»: у Церкви якобы должна быть своя культура – «культура жизни», не потребительская, а у материалистов «культура смерти». Всё с больной головы на здоровую: «Европа надеется разрешить [все проблемы] еще более полагаясь на рациональную организацию и более полную унификацию поведения индивидов». Неужели иррациональная организация (дезорганизация) – лучше? Неужели это современные люди «унифицированы»? А средневековая масса была сильно разнообразна? Современный человек мало и плохо общается – но ведь люди всех предыдущих эпох общались в тысячи раз меньше и в тысячи раз хуже. Яннарас призывает искать выход в «евхаристической общине прихода и епархии». Только не объясняет, какая связь.

В конце концов, фундаментализм оказывается именно тем, что он видит вокруг: идеологией. Яннарас пытается сконструировать действительность по теории. Реальность плачевна: «Православные должны осознать, что хотя они сохранили в теории экклезиологию, дающую надежду всему человечеству, эта теория оттеснена в область чистой идеологии и её традиционное выражение выродилось в сущий фольклор, а приход и епархия просто сохраняют организационную скорлупу, лишенную экзистенциального усилия». «Приидите, чада, послушайте мене»… Взять богословие Яннараса и начать чувствовать и думать по этому богословию, а не по своему сердцу и разумению. Так Церковь подменяется именно личным «рацио». «Мельчайшее горчичное зернышко, брошенное в землю, кажется несуществующим. Но его скрытая плодовитость способна пробить камень, чтобы воскреснуть в цветении новой жизни», - завершает статью Яннарас. Он говорит «как бы» о Церкви, а на самом деле «мельчайшее» - это его фундаментализм. К счастью, действительно, крохотный. Но не всё крохотное – горчичное зерно. Не всё, что против атеизма и потребительства – вера. Отсылка к Евхаристии здесь – манипуляция таинством, не реальный шаг к общению, а фиктивный.

Ничего специфически православного, да и христианского, в фундаментализме Яннараса нет. Он сокрушается над «закатом» Европы, - так это уже несколько веков делают и атеисты. Фундаментализм этот сильнейшим образом политизирован – он не приемлет демократии, ему всё хочется как-то обойтись без выборов, он решительно на стороне «Югославии» против «Запада».

Яннарас защищает православие от нападок Хантингтона: якобы православие не приемлет веры в прогресс, идеи абсолютного приоритета прав человека и политического либерализма как представительной демократии, основанной на конституции. За это неприятие западных ценностей Запад (который отождествляется с Хантингтоном) и не любит православие с исламом.

Вышла книга Питера Крифта, профессора философии в Бостонском колледже (у нас выходила на русском его книга о рае): Peter Kreeft, How to win the Culture War. Судя по рецензии Mark Earley, довольно грустная книжка, во-первых, потому, что Крифт мыслит в понятиях войны: либералы, атеисты, анти-христиане, сторонники абортов, медиа - ведут культурную войну с христианством. Пытаются убедить христиан, что стрелки часов не перевести назад - а Крифт считает, что если часы показывают неправильное время, то переводить надо. Крифт продолжает худшее в традиции Честертона и Льюиса, их эскапизм и отождествление христианства с ресентиментом, обидой на то, что есть и нехристиане, что не все "христианизировано". Аргументация слабоватая: мол, культурная война ведется через гормоны, апеллирует к сексу. Сторонники абортов, разводов и пр. - все против христианских заповедей. Неприличная, непристойная аргументация, своего рода фрейдизм внутри христианства, когда все сводится - у врагов, но, значит, и у себя - к полу. Как после этого призывать искать истину, если сам видишь истину только в том, что у атеиста "гормоны бунтуют"?

Чеслав Милош: "Я назвал бы ХХ век веком эрозии христианства. Учитывая, что так называемая западная цивилизация возникла в лоне христианства..." и далее по полной программе Ватикана. Любопытно не то, что умный человек повторяет пошлые пропагандистские штампы, а то, что он проговаривает нечто, что пропагандисты не говорят: "И духовенство, и верующие сталкиваются с трудностями в сохранении своей веры" (Милош Ч. Об эрозии // Новая Польша. 2006. - №10 - С. 53). Вот этих трудностей и боятся - прежде всего, иерархи. Раньше трудностей не было: родился - крестился - и до могилы человека в его "религиозном пути" сопровождает социальная структура, от семьи до армии и полиции. Теперь же, как и в самые первые века христианства, сохранение веры стало делом именно самих верующих. Так разве это ужасно? Это прекрасно!

Милош, правда, нападает на некое "научное мировоззрение". которое "умаляло человека и уравнивало с другими живыми организмами. Сама жизнь превращалась в род плесени, ничего не значащей в непостижимом множестве галактик". Вот это мировоззрение и ведет "к отсутствию своего рода религиозного воображения". Однако, стоит заметить, что наука, указывая на то в человеке, что уравнивает его с любой плесенью, с любой жизнью, не утверждает, что в человеке нет ничего иного. Более того, все "науки о человеке" сами о себе говорят, что они бессильны стать "наукой", что человек как специфическое существо остаётся непонятен. "Нам трудно согласовать религиозные представления с понятиями науки", - жалуется Милош. Читайте Владимира Соловьёва! Ничего особенно трудного тут нет. Даже не нужно сильно интересоваться "наукой". Достаточно просто заменить "религиозные представления" - вполне материалистический компот из схоластики, мещанской набожности, клерикализма и суеверий - христианской верой, настоящей церковностью. Если солдат сгорел в огне, не торопитесь осуждать огонь: может быть, солдат был бумажный. Если "религиозные представления" пострадали от науки, не торопитесь осуждать науку.

Милош полагает, что "демифологизация" - а так можно назвать очищение религии от суеверий - есть "распродажа владений религии, в надежде, что тогда удастся сохранить господство на уменьшенной территории. К этому стоит добавить превращение, если можно так выразиться, религии вертикальной в горизонтальную". Всё наоборот: это именно средневековая религиозность была горизонтальной, лишь имитировала взлёт в небеса, а сама стлалась у подножия тронов. Именно наука освобождает веру от скованности миром насилия. И уж, конечно, не нужно забывать, что всякий раз, когда полицейские от религии поносят науку, они имеют в виду не только её, но и демократию. Просто критиковать демократию они уже не решаются - но при первой возможности будут приветствовать (и приветствуют) деспотизм, и в своих структурах сохраняют деспотизм, изгнанный в структурах светских. Это самая отчаянная политизация религии, тогда как демократия есть освобождение религии от политизации.

Яков Кротов

Заметки к истории Церкви