|
ТОЛКОВАНИЕ НАШЕГО СВЯТОГО ОТЦА
ИОАННА ЗЛАТОУСТА,
АРХИЕПИСКОПА КОНСТАНТИНОПОЛЯ,
НА СВЯТОГО МАТФЕЯ ЕВАНГЕЛИСТА.
Беседы: 1, 2,
3, 4, 5,
6, 7, 8,
9, 10, 11,
12, 13, 14,
15, 16, 17,
18, 19, 20,
21, 22, 23,
24, 25, 26,
27, 28.
БЕСЕДА 19
Смотрите, не творите вашей милостыни перед людьми с тем, чтобы
они видели вас (Мф.6,1).
1. Наконец, Спаситель изгоняет самую пагубную страсть – тщеславие,
это неистовство и бешенство, которым одержимы бывают даже добродетельные
люди. Сначала Он ничего не говорил об этой страсти, потому что излишне
было бы, не убедив наперед исполнять должного, учить тому, как надобно
исполнять и доходить до совершенства. Но когда Он уже научил благочестию,
тогда истребляет и ту язву, которая неприметным образом заражает
его. Эта болезнь, действительно, не вдруг зарождается, но тогда,
когда мы исполним уже многое из повеленного нам. Итак, нужно было
прежде насадить добродетель, а потом уничтожать страсть, повреждающую
ее плод. Чем же начинает Спаситель свою беседу? Словом о посте,
молитве и милостыне, потому что тщеславие преимущественно присоединяется
к этим добродетелям. Так, например, постом возгордился фарисей,
когда говорил: "пощусь два раза в неделю, даю десятую часть
из всего, что приобретаю" (Лк.18,12). И в самой молитве он
искал суетной славы, творя ее напоказ. Когда уже не было никого
другого, то Он старался выказать себя перед мытарем. "Я не
таков, говорит он, как этот мытарь" (Лк.18,11). Теперь посмотри,
как Спаситель начинает Свое слово. Он как будто хочет говорить о
каком-то звере, весьма хитром и страшном, который может внезапно
схватить не совсем осторожного. "Смотрите, – внушает, – не
творите вашей милостыни перед людьми". Так и Павел говорит
филиппийцам: "берегитесь псов" (Фил.3,2). Этот зверь подходит
тайно, и все доброе, внутри нас находящееся, тихо развевает и нечувствительно
уносит. Итак, после того, как Христос предложил довольно пространное
слово о милостыне, представил в пример и Бога, повелевающему Своему
солнцу восходить над злыми и добрыми, и всячески побуждая слушателей
к этой добродетели, убедил их к щедрому подаянию, Он исторгает,
наконец, и все то, что может вредить этой доброй маслине. Потому
говорит: "Смотрите, не творите вашей милостыни перед людьми",
так как милостыня, о которой прежде сказано было, есть милостыня
Божия. И сказав: "не творите перед людьми", присовокупил:
"чтобы они видели вас". Последние слова, по-видимому,
означают то же, что и первые. Но если кто тщательно рассмотрит,
то увидит, что последние слова означают нечто другое и заключают
в себе великую предусмотрительность, неизреченную попечительность
и предохранение. В самом деле, и перед людьми делающий добро может
делать не для того, чтобы его видели, равно как и не делающий перед
людьми может делать с тем, чтобы его видели. Вот почему Бог наказывает
или увенчивает не наше самое дело, но намерение. Если бы не было
сделано такого точного разделения, то настоящая заповедь привела
бы многих в недоумение касательно раздаяния милостыни, потому что
не везде всем можно тайно творить милостыню. Поэтому, освобождая
тебя от такой необходимости, Спаситель назначает наказание или награду
не за совершение дела, но за намерение творящего. Что бы ты не сказал:
что пользы мне, если увидит другой? – Христос говорит тебе: Я не
того требую, но твоей мысли и образа действия. Он желает исправить
душу и освободить ее от всякой болезни. Итак, запретив творить милостыню
для тщеславия и показав вред, происходящий от этого, тщету и бесполезность
такой милостыни, Он опять возбуждает мысли Своих слушателей воспоминанием
об Отце и небе, чтобы не ограничиться одним только указанием на
вред, но вразумить и напомнить о Своем Отце. "Иначе не будет
вам награды от вашего Небесного Отца", – говорит Он. Впрочем,
и здесь не остановился, но идет еще дальше, внушая и другим образом
величайшее отвращение от суетной славы. Подобно тому, как выше Он
указал на мытарей и язычников, чтобы качеством лица посрамить подражателей
их, так и здесь упоминает о лицемерах. "Итак, – говорит Он,
– когда творишь милостыню, не труби перед собой, как делают лицемеры"
(Мф.6,2). Так говорит Спаситель не потому, что лицемеры имели трубы,
но желая показать их великое безумие, этим иносказанием осмеивая
и осуждая их. И хорошо назвал их лицемерами. Их милостыня имела
одну только личину милостыни, а их сердце было исполнено жестокости
и бесчеловечия. Они творили ее не из милосердия к ближнему, но для
получения славы. Крайняя жестокость – искать для себя чести и не
избавлять от несчастия другого, когда он погибает от голода. Итак,
Спаситель требует не того только, чтобы мы подавали милостыню, но
и того, чтобы подавали ее так, как должно подавать.
2. Обличив таким образом лицемеров и коснувшись их для того, чтобы
пристыдить и слушателя, Христос опять врачует душу, страждущую недугом
тщеславия, и сказав, как не должно творить милостыню, показывает,
как должно творить ее. Как же должно творить? "Пусть твоя левая
рука", говорит Он, "не знает, что делает правая"
(Мф.6,3). Здесь Он опять не руки разумеет, но усиливает Свою мысль:
если возможно, говорит, и себя самого не знать, и если возможно
скрыться от самых служащих тебе рук, то постарайся об этом. Поэтому
те недостаточно объясняют данные слова, которые думают, будто Спаситель
повелевает в них скрываться от худых людей. Здесь Он повелевает
от всех скрываться. Обрати далее внимание, какая обещается награда.
Упомянув о наказании, ожидающем лицемеров, Спаситель показывает
и ту славу, которая ожидает раздающих милостыню втайне, чтобы и
тем и другим возбудить Своих слушателей и возвести их к высокому
учению. Он внушает, что Бог везде присутствует, и что наши дела
не ограничиваются настоящей жизнью, но что после этой жизни мы предстанем
на страшное судилище, дадим ответ во всех своих делах и получим
или почести, или наказания, и что тогда ни малое, ни великое дело
не может сокрыться, хотя бы оно во время настоящей жизни, по-видимому,
и было сокрыто от людей. На все это Спаситель сделал намек, когда
сказал: "твой Отец, видящий тайное, воздаст тебе явно"
(Мф.6,4). Воздаст, когда представит тебе великое и священное зрелище,
когда то, чего теперь желаешь, даст тебе в великом обилии. Чего
желаешь ты, говорит Он? Не того ли, чтобы иметь кого-нибудь зрителем
твоих дел? Так вот тебе зритель – Сам Бог всяческих, а даже не ангелы,
не архангелы. Если же ты желаешь иметь своими зрителями и людей,
то Он в надлежащее время исполнит и это твое желание и даже в величайшем
избытке удовлетворит его. Если ты ныне захочешь показать себя, то
можешь показаться только десяти, двадцати или ста человекам; а если
стараешься скрываться ныне, то тогда сам Бог возвестит о тебе перед
всей вселенной. Итак, если ты особенно желаешь того, чтобы люди
видели твои добродетели, то скрой их ныне, чтобы все с большей честью
увидели их тогда, когда Бог сделает их явными, откроет и возвестит
перед всеми. Видящие ныне обвинят тебя пожалуй и в тщеславии; а
когда увидят тебя венчаемого, тогда не только не обвинят тебя, но
и все удивятся тебе. Таким образом, если ты можешь получить от Бога
величайшую награду и всех привести в удивление, для этого только
потерпев малое время, то подумай, какое было бы безумие лишиться
и того, и другого, и, прося у Бога награду за свои добрые дела,
стараться показать их людям, тогда как на них взирает Сам Бог? Если
уж нужно показывать себя, то прежде всего нужно показывать Отцу,
а особенно – когда Отец властен и увенчать, и наказать. Даже, если
бы Бог и не наказывал за тщеславие, то и тогда ищущему славы неприлично
было бы менять Бога на людей, заставляя их смотреть на свои дела.
Кто бы был так жалок, чтобы, пренебрегши царем, спешащим видеть
его блистательные подвиги, захотел бы быть видимым одними только
бедными и нищими? Потому-то Спаситель повелевает нам не только не
выказывать самих себя, но и стараться скрывать себя от других; а
не иметь желания выказывать себя, и иметь желание скрываться – не
одно и то же. "И когда молитесь, продолжает Спаситель, не будьте,
как лицемеры, которые любят в синагогах и на углах улиц, останавливаясь,
молиться, чтобы показаться перед людьми. Истинно говорю вам, что
они уже получают свою награду. Ты же, когда молишься, войди в твою
комнату и, затворив твою дверь, помолись твоему Отцу, Который втайне"
(Мф.6,5-6). Вот и здесь молящихся с тщеславием Он называет лицемерами.
И весьма справедливо, – потому что они, притворяясь, будто молятся
Богу, только смотрят на людей, и таким образом представляют из себя
не молящихся, но смешных людей. Тот, кто желает молиться, оставивши
всех, взирает только на Того одного, Который силен исполнить его
прошение. Если же, оставивши Его, будешь блуждать по различным предметам
и всюду обращать свои взоры, то отойдешь с пустыми руками, – потому
что ты сам захотел этого. Поэтому Спаситель и не сказал, что таковые
не получат мзды, но что восприемлют свою мзду, то есть примут мзду,
но только от тех, от кого желают сами. Не Бог хочет этого, – напротив,
Он сам желал бы от Себя даровать награду, – а сами они, ища награды
от людей, уже недостойны получить ее от Того, для Кого ничего не
сделали. Смотри, какое человеколюбие Божие, когда Он обещается даровать
награду даже и за те блага, о которых мы просим Его. Итак Иисус,
и в рассуждении места, и в расположении обличивши творящих молитвы
неподобающим образом, и показав, до какой степени они смешны, предлагает
лучший образ молитвы, говоря "войди в твою комнату" и
молящимся таким образом обещает награду.
3. Что-ж, спросишь ты, неужели не должно молиться в церкви? И очень
даже, но только смотря по тому, с каким намерением. Бог везде смотрит
на цель дел. Если и в клеть войдешь и затворишь за собой двери,
а сделаешь это напоказ, то и затворенные двери не принесут тебе
никакой пользы. Смотри, и здесь какое точное определение употребил
Спаситель, когда сказал: "чтобы показаться перед людьми"!
Итак, хотя бы ты затворил двери, Он желает, чтобы ты, прежде чем
затворить их, изгнал из себя тщеславие и заключил двери твоего сердца.
Быть свободным от тщеславия – дело всегда доброе, а особенно во
время молитвы. Если и без этого порока мы всюду блуждаем и носимся
своими мыслями во время молитвы, то когда приступим к молитве с
болезнью тщеславия, тогда и сами не услышим своих молитв. Если же
и мы не слышим своих молитв и прошений, то как можем умолить Бога,
чтобы Он услышал нас? И однако есть люди, которые несмотря на все
такие наставления, так худо себя ведут во время молитвы, что хотя
самих их и не видно было бы, они своими непристойными воплями всем
дают знать о себе и как своим видом, так и криком делают самих себя
смешными. Не знаешь ли, что если кто и на торжище будет так делать
и просить с воплем, то отгонит от себя того, кого просит, а когда
спокойно и приличным образом станет просить, тогда скорее привлечет
к себе могущего оказать ему милость? Итак, будем творить молитвы
не с движениями тела и не с воплем гласа, но с благим и искренним
расположением; не с шумом и гамом, не для показа, способного отогнать
ближних, но со всей кротостию, сокрушением сердца и непритворными
слезами. Но ты скорбишь душой и не можешь не кричать? Напротив,
сильно скорбящему и свойственно именно молиться и просить таким
образом, как я сказал. Так и Моисей, когда скорбел, молился таким
образом, и был услышан, почему и Бог сказал ему: "что ты вопиешь
ко Мне?" ( Исх.14,15). Подобным образом и Анна, хотя голос
ее не был слышен, получила все, что просила, потому что сердце ее
вопияло (1 Цар.1). А Авель не только молча, но и умирая молился,
и его кровь издавала голос громче трубы. Возстенай же и ты, как
этот святой: я не запрещаю. Раздери, как повелевает пророк, твое
сердце, а не одежды; из глубины призови Бога. "Из глубины,
говорит Давид, взываю к Тебе, Господи" (Пс.129,1). Из глубины
твоего сердца извлеки голос, соделай твою молитву тайной. Не видишь
ли, что в царских чертогах возбраняется всякий шум, и бывает повсюду
великое молчание? Так и ты, как бы входя в царский дом, не земной,
но более страшный – небесный, покажи великую благопристойность.
Ты находишься в сонме ангелов и в обществе архангелов и поешь с
серафимами. А все эти лики небесные сохраняют великое благочиние,
и свое таинственное сладкопение и священные песни со многим страхом
воспевают Царю всех Богу. Итак, соединись с ними во время молитвы
и поревнуй их таинственному благочинию. Ты ведь не людям молишься,
но Богу вездесущему, слышащему тебя еще прежде твоего голоса и знающему
тайны сердца. Если ты так станешь молиться, то великую получишь
награду. "Твой Отец," – говорит Спаситель, – "видящий
тайное, воздаст тебе явно"; не сказал: дарует тебе, но – "воздаст
тебе". Таким образом, Бог сделал Себя твоим должником, и тем
самым опять почтил тебя великой честью. Так как Он невидим, то желает,
чтобы такова была и твоя молитва. Далее Христос предлагает и самые
слова молитвы. "А молясь", говорит Он, "не говорите
лишнего, как делают язычники" (Мф.6,7). Когда Христос говорил
о милостыне, то устранял только вред, происходящий от тщеславия,
ничего более не предложил, например, не сказал, что милостыню должно
творить от праведных трудов, а не из похищенного и собранного любостяжанием,
потому что это было отлично известно всем, да и раньше Спаситель
уже указал на это, когда именно ублажил голодающих праведности.
Говоря же о молитве, Он присовокупляет еще и то, чтобы не говорить
лишнего. И как там Он осмеивает лицемеров, так здесь язычников,
чтобы примером низких людей устыдить слушателя. Так как сравнение
с отверженными людьми особенно опечаливает и уязвляет человека,
то Спаситель этим и предостерегает слушателей от тщеславия и многословия
во время молитвы. А под многословием разумеем здесь пустословие,
например, когда мы просим у Бога неприличного, как-то: власти, славы,
победы над врагами, множества богатства, словом – совсем для нас
бесполезного. "Ибо ваш Отец знает", говорит, "в чем
вы имеете нужду" (Мф.6,8).
4. Кроме того, здесь, как мне кажется, Спаситель запрещает продолжительные
молитвы; впрочем, продолжительные не по времени, но по множеству
и продолжительности слов, так как с терпением должно ожидать того,
чего просим: "будьте постоянны в молитве", говорит апостол
(Рим.12,12). Притом и сам Спаситель притчей о вдовице, которая немилосердного
и жестокого судью преклонила неотступностью просьбы, и притчей о
друге, безвременно ночью пришедшем и поднявшем с одра спящего, не
по дружбе, но по неотступному прошению, не иное что заповедал, как
то, что все непрестанно должны молиться Ему. Впрочем, Он повелел
не воссылать к Нему молитвы, составленной из многочисленных стихов,
а просто открывать Ему наши прошения. На это Он указал в словах:
"ибо они думают, что в своем многословии будут услышаны. Ваш
Отец знает, в чем вы имеете нужду" (Мф.6,7-8). А если Он знает,
– скажет кто-либо, – в чем мы имеем нужду, то для чего нужно молиться?
Не для того, чтобы указать Ему твои нужды, но для того, чтобы преклонить
Его; чтобы через непрестанное моление соединиться с Ним, чтобы вспомнить
свои грехи. "Молитесь же так, продолжал Спаситель: Отче наш,
сущий на небесах" (Мф.6, 9). Смотри, каким образом Он тотчас
ободрил слушателя и в самом начале вспомнил обо всех благодеяниях
Божиих. В самом деле, тот, кто называет Бога Отцом, одним этим наименованием
исповедует уже и прощение грехов, и освобождение от наказания, и
оправдание, и освящение, и искупление, и сыноположение, и наследие,
и братство с Единородным, и дарование Духа, так как не получивший
всех этих благ не может назвать Бога Отцом. Итак, Христос двояким
образом воодушевляет Своих слушателей, – и достоинством называемого,
и величием благодеяний, которые они получили. Когда же говорит:
"на небесах", то этим словом не заключает Бога на небе,
но отвлекает молящегося от земли и поставляет его в превыспаренных
странах и в горних жилищах. Далее, этими словами Он научает нас
молиться и за всех братьев. Он не говорит: Отче мой, сущий на небесах,
но – "Отче наш" и тем самым повелевает возносить молитвы
за весь род человеческий и никогда не иметь в виду собственных выгод,
но всегда стараться о выгодах ближнего. А таким образом и вражду
уничтожает, и гордость низлагает, и зависть истребляет, и вводит
любовь – мать всего доброго; уничтожает неравенство человеческих
дел и показывает полное равночестие между царем и бедным, так как
в делах высочайших и необходимейших мы все имеем равное участие.
Действительно, какой вред от низкого родства, когда по небесному
родству мы все соединены, и никто ничего не имеет более другого:
ни богатый более бедного, ни господин более раба, ни начальник более
подчиненного, ни царь более воина, ни философ более варвара, ни
мудрый более невежды? Бог, удостоивший всех одинаково называть Себя
Отцом, через это всем даровал одно благородство. Итак, упомянувши
об этом благородстве, о высшем даре, о единстве чести и любви между
братьями, отвлекши слушателей от земли и поставивши их на небесах,
– посмотрим, о чем, наконец, Иисус повелевает молиться. Конечно,
и наименование Бога Отцом заключает в Себе достаточное учение о
всякой добродетели: кто назвал Бога Отцом, и Отцом общим, тот необходимо
должен так жить, чтобы не оказаться недостойным этого благородства
и показывать ревность, равную дару. Однако Спаситель этим наименованием
не удовлетворился и присовокупил и другие изречения. "Да святится
имя Твое", – говорит Он. Ничего не просить прежде славы небесного
Отца, но все почитать ниже Его хвалы – вот молитва, достойная того,
кто называет Бога Отцом! "Да святится" значит – да прославится.
Бог имеет собственную славу, исполненную всякого величия и никогда
не изменяемую. Но Спаситель повелевает молящемуся просить, чтобы
Бог славился и нашей жизнью. Об этом Он и прежде сказал: "так
да светит ваш свет перед людьми, чтобы они видели ваши добрые дела
и прославляли вашего Небесного Отца" (Мф.5,16). И серафимы,
славя Бога, так взывают: "свят, свят, свят (Ис. 6,10)! Итак,
"да святится" значит – да прославится. Сподоби нас, –
как бы так учит нас молиться Спаситель, так чисто жить, чтобы через
нас все Тебя славили. Пред всеми являть жизнь неукоризненную, чтобы
каждый из видящих ее возносил хвалу Владыке, – это есть признак
совершенной мудрости. "Да придет Царство Твое" (Мф.6,
10). И эти слова приличны доброму сыну, который не привязывается
к видимому и не почитает настоящих благ чем-либо великим, но стремится
к Отцу и желает будущих благ. Такая молитва происходит от доброй
совести и души, свободной от всего земного.
5. Этого и Павел желал каждодневно, почему и говорил: "и
мы сами, имея начаток Духа, и мы в себе стенаем, ожидая усыновления,
искупления нашего тела" (Рим.8,23). Кто имеет такую любовь,
тот не может ни возгордиться среди благ этой жизни, ни отчаяться
среди горестей; но, как живущий на небе, свободен от той и другой
крайности. "Да будет Твоя воля и на земле, как на небе".
Видишь ли прекрасную связь? Он прежде повелел желать будущего и
стремиться к своему отечеству; но пока этого не будет, живущие здесь
должны стараться вести такую жизнь, какая свойственна небожителям.
Должно желать, говорит Он, неба и небесного. Впрочем и прежде достижения
неба Он повелел нам землю сделать небом и, живя на ней, так вести
себя во всем, как бы мы находились на небе, и об этом молить Господа.
Действительно, к достижению совершенства горних сил нам нимало не
препятствует то, что мы живем на земле. Но можно, и здесь обитая,
все делать так, как бы мы жили на небе. Итак, смысл слов Спасителя
таков: как на небе совершается все беспрепятственно и не бывает
того, чтобы ангелы в одном повиновались, а в другом не повиновались,
но во всем повинуются и покоряются [потому что сказано: "крепкие
силой, исполняющие Его слово" (Пс.102,20)], – так и нас, людей,
сподоби не в половину творить Твою волю, но все исполнять, как Тебе
угодно. Видишь ли? Христос научил и смиряться, когда показал, что
добродетель зависит не от одной только нашей ревности, но и от небесной
благодати, и вместе заповедал каждому из нас во время молитвы принимать
на себя попечение и о вселенной, – Он не сказал: да будет Твоя воля
во мне, или в нас, но на всей земле, – то есть, чтобы истребилось
всякое заблуждение и насаждена была истина, чтобы изгнана была всякая
злоба и возвратилась добродетель и чтобы, таким образом, ничем не
различалось небо от земли. Если так будет, говорит Он, то дольнее
ничем не будет различествовать от горнего, хотя по свойству они
и различны; тогда земля покажет нам других ангелов. "Хлеб наш
насущный дай нам на этот день" (Мф.6,11). Что такое "хлеб
насущный"? Повседневный. Так как Христос сказал: "да будет
Твоя воля и на земле, как на небе", а Он беседовал с людьми,
облеченными плотью, которые подлежат необходимым законам природы
и не могут иметь ангельского бесстрастия, то, хотя и повелевает
нам так исполнять заповеди, как и ангелы исполняют их, однако снисходит
к немощи природы и как бы так говорит: Я требую от вас равноангельской
строгости жизни, впрочем не требую бесстрастия, потому что того
не допускает ваша природа, которая имеет необходимую нужду в пище.
Смотри, однако, как и в телесном много духовного! Спаситель повелел
молиться не о богатстве, не об удовольствиях, не о многоценных одеждах,
не о другом чем-либо подобном, но только о хлебе, и притом о хлебе
повседневном, так чтобы нам не заботиться о завтрашнем, почему и
присовокупил: хлеб насущный, то есть повседневный. Даже и этим словом
не удовлетворился, но присовокупил вслед затем и другое: "дай
нам на этот день", чтобы нам не сокрушать себя заботой о наступающем
дне. В самом деле, если ты не знаешь, увидишь ли завтрашний день,
то для чего беспокоишь себя заботой о нем? Это Спаситель заповедал
и далее затем в своей проповеди: "итак, не заботьтесь, говорит,
о завтрашнем дне" (Мф.6,34). Он хочет, чтобы мы всегда были
окрылены и препоясаны верой, и не более уступали природе, чем сколько
требует от нас необходимая нужда. Далее, – так как случается грешить
и после купели возрождения, то Спаситель, желая и в этом случае
показать Свое великое человеколюбие, повелевает нам приступать к
человеколюбивому Богу с молением об оставлении наших грехов и так
говорить: "и прости нам наши долги, как и мы прощаем нашим
должникам" (Мф.6,12). Видишь ли бездну милосердия Божьего?
После отъятия стольких зол и после неизреченного великого дара оправдания,
Он опять согрешающих удостаивает прощения. А что эта молитва принадлежит
верным, показывают как уставы Церкви, так и начало самой молитвы
Господней. Непросвещенный верой не может называть Бога Отцом. Если
же молитва Господня принадлежит верным, и если она повелевает им
молиться об отпущении грехов, то явно, что и после крещения не уничтожается
благодетельное употребление покаяния. Если бы Христос не хотел показать
этого, то не заповедал бы и молиться таким образом. Когда же Он
упоминает и о грехах, и повелевает просить их прощения, и научает,
каким образом, мы можем получить это прощение, и тем самым делает
для нас легким путь к получению его, то, без сомнения, дал этот
закон молитвы потому, что и сам совершенно знал, и нам желал внушить,
что и после крещения можно омыть грехи. Напоминанием о грехах Он
внушает нам смирение; повелением прощать другим уничтожает в нас
злопамятство; а обещанием за это и нам прощения утверждает в нас
благие надежды и научает нас размышлять о неизреченном человеколюбии
Божьем.
6. Особенно же достойно замечания то, что Он в каждом вышесказанном
прошении упомянул о всех добродетелях, а этим последним прошением
еще объемлет и злопамятство. И то, что через нас святится имя Божье,
есть несомненное доказательство совершенной жизни; и то, что Его
воля совершается, показывает то же самое; и то, что мы называем
Бога Отцом, есть признак непорочной жизни. Во всем этом уже заключается,
что должно оставлять гнев на оскорбляющих нас; однако Спаситель
этим не удовлетворился, но, желая показать, какое Он имеет попечение
об искоренении между нами злопамятства, особо говорит об этом, и
после молитвы припоминает не другую какую заповедь, а заповедь о
прощении, говоря: "если вы будете прощать людям их согрешения,
то ваш небесный Отец простит и вам (Мф.6,14). Таким образом, это
отпущение первоначально зависит от нас, и в нашей власти состоит
суд, произносимый о нас. Чтобы никто из неразумных, будучи осуждаем
за великое или малое преступление, не имел права жаловаться на суд,
Спаситель тебя, самого виновного, делает судьей над самим Собой,
и как бы так говорит: какой ты сам произнесешь суд о себе, такой
же суд и Я произнесу о тебе; если простишь своему собрату, то и
от Меня получишь то же благодеяние, – хотя это последнее на самом
деле гораздо важнее первого. Ты прощаешь другого потому, что сам
имеешь нужду в прощении, а Бог прощает сам ни в чем не имея нужды;
ты прощаешь сорабу, а Бог рабу; ты виновен в бесчисленных грехах,
а Бог безгрешен. С другой стороны, Господь показывает Свое человеколюбие
тем, что хотя бы Он мог и без твоего дела простить тебе все грехи,
но Он хочет и в этом благодетельствовать тебе, во всем доставляет
тебе случаи и побуждения к кротости и человеколюбию; гонит из тебя
зверство, утешает в тебе гнев и всячески хочет соединить тебя с
твоими членами. Что ты скажешь на это? То ли, что несправедливо
потерпел какое-нибудь зло от ближнего? Если так, то, конечно, ближний
согрешил против тебя; а если ты претерпел по правде, то это не составляет
греха в нем. Но и ты приступаешь к Богу с намерением получить прощение
в подобных, и даже гораздо больших грехах. Притом еще прежде прощения
мало ли получил ты, когда ты уже научен хранить в себе человеческую
душу и наставлен кротости? Сверх того и великая награда предстоит
тебе в будущем веке, потому что тогда не потребуется от тебя отчет
ни в одном твоем грехе. Итак, какого мы будем достойны наказания,
если и по получении таких прав оставим без внимания наше спасение?
Будет ли Господь внимать нашим прошениям, когда мы сами не жалеем
себя там, где все в нашей власти? "И не введи нас в искушение,
но избавь нас от лукавого. Ибо Твое есть Царство и сила и слава
во веки. Аминь" (Мф.6,13). Здесь Спаситель явно показывает
наше ничтожество и низлагает гордость, научая нас не отказываться
от духовной борьбы и произвольно не спешить к ним; таким образом,
и для нас победа будет блистательнее, и для дьявола поражение чувствительнее.
Как скоро мы вовлечены в борьбу, то должны стоять мужественно; а
если нет вызова к ней, то должны спокойно ожидать времени борьбы,
чтобы показать себя и нетщеславными, и мужественными. Лукавым же
здесь называет Христос дьявола, повелевая нам вести против него
непримиримую брань, и показывая, что он таков не по природе. Зло
зависит не от природы, но от свободы. А что преимущественно дьявол
называется лукавым, то это по чрезвычайному множеству зла, в нем
находящегося, и потому, что он, не будучи ничем обижен от нас, ведет
против нас непримиримую брань. Поэтому Спаситель и не сказал: избавь
нас от лукавых, но: от лукавого, – и тем самым научает нас никогда
не гневаться на ближних за те оскорбления, какие мы иногда терпим
от них, но всю свою вражду обращать против дьявола, как виновника
всех зол. Напоминанием о враге сделавши нас более осторожными и
пресекши всякую нашу беспечность, Он воодушевляет нас далее, представляя
нам того Царя, под властью Которого мы воинствуем и показывая, что
Он могущественнее всех. "Ибо Твое есть", говорит Спаситель,
"Царство и сила и слава". Итак, если Его царство, то не
должно никого бояться, так как никто Ему не сопротивляется и никто
не разделяет с Ним власти. Когда Спаситель сказал: "Твое есть
Царство", то показывает, что, и тот наш враг подчинен Богу,
хотя, по-видимому, еще и сопротивляется, по попущению Божию. И он
из числа рабов, хотя и осужденных, и отверженных, а потому и не
дерзнет нападать ни на одного из рабов, не получив прежде власть
свыше. И что говорю: на одного из рабов? Даже на свиней он не дерзнул
напасть до тех пор, пока сам Спаситель не повелел, ни на стада овец
и волов, пока не получил власти свыше. "И сила", – говорит
Христос. Итак, хотя бы ты и весьма был немощен, однако должен дерзать,
имея такого Царя, Который и через тебя легко может совершать все
славные дела. "И слава во веки. Аминь".
7. Этот Царь не только освобождает тебя от угрожающих тебе зол,
но еще может делать тебя и славным, и знаменитым; как Его сила велика,
так и Его слава неизреченна, – словом, все у Него беспредельно и
бесконечно. Видишь ли, как Спаситель отовсюду укрепляет и ободряет
борьца? Потом, – как прежде я сказал, – Спаситель, желая показать,
что Он более всего отвращается и ненавидит злопамятство, и что более
всего Ему любезна добродетель, противоположная этому пороку, опять
и после молитвы вспомнил об этой великой добродетели, и к повиновению
заповеди о незлобии побуждает слушателя как предстоящим наказанием,
так и определенной наградой. "Ибо если, говорит Он, вы будете
прощать людям их согрешения, то ваш Небесный Отец простит и вам.
А если не будете прощать, то и Он не простит вас" (Мф.6,14-15).
Здесь Христос опять упомянул о небесах и об Отце для того, чтобы
этим упоминанием пристыдить слушателя, если бы, то есть он, будучи
сыном такого Отца, продолжал бы оставаться жестоким и, будучи призван
к небу, имел бы какое-нибудь земное и житейское мудрование. Чтобы
быть сыном Божиим, для этого нужна не благодать только, но и дела.
А ничто так не уподобляет нас Богу, как то, когда мы прощаем злых
людей, которые обижают нас. Это и прежде показал Спаситель, когда
говорил, что небесный Отец "повелевает Своему солнцу восходить
над злыми и добрыми". Потому-то и в каждом изречении Он повелевает
совершать общие молитвы, когда говорит: "Отче наш! Да будет
Твоя воля и на земле, как на небе; дай нам хлеб; прости нам наши
долги; не введи нас во искушение; избавь нас". Так, повелевая
нам произносить все прошения от лица многих, Он тем самым заповедует
не иметь и следа гнева против ближнего. Итак, какого будут достойны
наказания те, которые не взирая на все это, не только сами не прощают,
но и Бога просят об отмщении врагам и таким образом совершенно нарушают
закон о незлобии, тогда как Бог все делает и устрояет для того,
чтобы нам не враждовать между собой? Корень всякого добра есть любовь;
потому-то Он и уничтожает все, что может вредить любви и всеми способами
старается соединить нас между собой. Подлинно, совершенно никто
– ни отец, ни мать, ни друг, ни другой кто-либо не любит нас столько,
сколько сотворивший нас Бог. И это особенно видно как из Его ежедневных
благодеяний, так и из повелений. Если же ты мне укажешь на болезни,
печали и прочие бедствия жизни, то подумай, сколько ты оскорбляешь
Его каждый день, – и тогда не станешь дивиться, если тебя постигнут
и еще большие бедствия; напротив, ты станешь дивиться и изумляться
тогда, когда тебе случиться наслаждаться каким-либо благом. Теперь
мы смотрим только на постигающие нас несчастья, а об оскорблениях,
которыми ежедневно оскорбляем Бога, не помышляем. Поэтому и скорбим.
Между тем, если бы мы тщательно размыслили о грехах и в один день
учиненных нами, то ясно бы увидели, насколько мы повинны тяжким
наказаниям. И не говоря о других грехах, каждым из нас прежде сделанных,
скажу только о грехах, совершенных сегодня. Хотя мне и неизвестно,
в чем каждый из нас согрешил, однако грехов так много, что, и не
зная всего совершенно, можно указать на многие из них. Кто из вас,
например, не ленился на молитве? Кто не гордился? Кто не тщеславился?
Кто не сказал оскорбительного слова брату? Кто не допустил злого
пожелания? Кто не посмотрел бесстыдными глазами? Кто не вспомнил
о враге с возмущением духа и своего сердца не наполнил надменностью?
Если же, находясь даже в церкви и в краткое время, мы сделались
преступными в стольких грехах, то каковы будем, когда выйдем отсюда?
Если в пристани такие волны, то когда войдем в пучину зол, то есть
выйдем на торжище, приступим к гражданским делам и домашним заботам,
– тогда будем ли в силах даже и узнать самих себя? И однако Бог,
желая чтобы мы освободились от столь многих и великих грехов, предложил
нам краткий, легкий и удобный путь. Какой, в самом деле, труд –
простить оскорбившему? Не прощение, но хранение вражды составляет
труд. Напротив, освободиться от гнева и весьма легко тому, кто захочет,
и это же доставляет спокойствие.
8. Не нужно переплыть море, совершать дальнее путешествие, восходить
на вершины гор, тратить деньги, удручать тело; довольно только пожелать
– и все грехи прощены. Если же не только сам не прощаешь оскорбившего
тебя, но и Бога умоляешь против него, то какую будешь иметь надежду
спасения, коль скоро в то время, когда должен умилостивлять Бога,
оскорбляешь Его, принимая на себя вид молящегося, а между тем испуская
зверские крики и бросая против себя самого стрелы лукавого? Потому
и Павел, упоминая о молитве, ничего так не требует, как сохранения
заповеди о незлобии: "воздевая", говорит он, "чистые
руки без гнева и сомнения" (1 Тим.2,8). Если ты даже и в то
время, когда имеешь нужду в помиловании, не оставляешь гнева, но
глубоко сохраняешь его в своей памяти, зная притом, что через это
ты вонзаешь мечь в себя самого, то когда же сможешь сделаться человеколюбивым
и извергнуть из себя пагубный яд злобы? Если ты еще не видишь, как
тяжко и безрассудно молиться об отмщении врагам, то подумай об отношении
к тому же людей, и тогда увидишь, как тяжко ты оскорбляешь Бога.
Так, если бы к тебе, человеку, пришел кто-нибудь с просьбой о помиловании,
потом увидел бы врага, и переставши просить тебя, стал бить его,
то неужели бы ты еще более не разгневался? Знай, что то же у Бога
бывает. Ты обращаешься с прошением к Богу и, между тем, оставив
молитву, начинаешь поносить врага своего и бесчестить заповеди Божии,
вызывая Бога, повелевшего оставлять всякий гнев, против оскорбивших
тебя, и прося Его сделать противное Его собственным велениям. Неужели
тебе недостаточно для наказания, что ты преступаешь закон Бога?
А ты еще и Его самого умоляешь сделать то же? Разве Он забыл, что
повелел? Разве Он как человек сказал это? Он – Бог, Который все
знает и желает, чтобы Его законы были сохраняемы во всей точности,
и не только того, о чем просишь Его, не сделает, но и тебя за то
самое, что ты так говоришь, отвращается, ненавидит и подвергнет
жесточайшей казни. Как ты хочешь получить от Него то, от чего Он
повелевает тебе всеми силами удерживаться? Но есть люди, которые
дошли до такого безумия, что не только молятся против врагов, но
и их детей проклинают, и их самые тела готовы бы пожрать, если бы
возможно было, или даже и пожирают. Не говори мне, что ты не вонзил
зубов в тело оскорбившего. Ты гораздо хуже сделал, когда со всей
ревностью молил, чтобы гнев свыше пришел на него и чтобы он предан
был вечному наказанию и погиб со всем своим домом. Разве это не
больнее всяких угрызений? Не язвительнее всяких стрел? Не тому научил
тебя Христос; Он не велел тебе так окровавливать уст. Таковые языки
лютее уст, окровавленных терзанием человеческих тел. Как же ты станешь
лобызать брата? Как коснешься жертвы? Как вкусишь кровь Господню,
имея столько яда в сердце? Ведь когда ты говоришь: растерзай его,
разрушь дом, истреби все, и желаешь ему бесчисленных погибелей,
то ты ничем не отличаешься от человекоубийцы или даже от зверя,
пожирающего людей.
Итак, перестанем страдать таким безумием; будем оказывать оскорбившим
нас благорасположение, которое заповедано нам Господом, чтобы сделаться
нам подобными нашему небесному Отцу. А мы освободимся от этой болезни,
если будем помнить о своих грехах, если строго будем исследовать
все наши беззакония – внутренние, и внешние, и те, которые делаем
на торжище, и те, которые совершаем в церкви. Ведь и за одно только
непристойное поведение в этом месте мы можем оказаться достойными
крайнего наказания. В самом деле, в то время, как пророки поют псалмы,
апостолы песнословят, и сам Бог говорит, мы рассеиваемся по внешним
предметам, производим шум разговорами о житейских делах и для слушания
законов Божиих не хотим уделить и такого внимания, какое оказывают
зрители на зрелищах, когда читаются царские указы. Там, когда читаются
эти указы, все стоят в безмолвии и со вниманием слушают слова –
и консулы, и префекты, и сенат, и народ; а если кто среди глубочайшего
этого безмолвия вдруг закричит, то такой, как оскорбитель царского
величия, подвергается тяжкому наказанию. А здесь, когда читаются
небесные Писания, отовсюду слышен шум, хотя Тот, чьи эти писания,
гораздо выше земного царя, и зрелище – священнее. Не одни только
люди находятся здесь, но и ангелы; притом и победные награды, возвещаемые
в этих писаниях, гораздо превосходнее земных, почему не только человекам,
но ангелам и архангелам – словом всем, как небожителям, так и обитающим
на земле, повелевается славословить общего Царя. "Благословите
Господа, говорит пророк, все Его дела" (Пс. 102, 22). Подлинно,
и Его дела не маловажны, но превосходят всякое слово, и ум, и мысль
человека. Об этих Его делах всякий день проповедуют пророки, и каждый
из них различно возвещает Его славу. Один говорит: "Ты восшел
на высоту, пленил плен, принял дары для людей" (Пс.67,19; Ефес.4,8).
"Господь крепкий и сильный в брани" (Пс.23,8). Другой
же говорит: "с сильными будет делить добычу" (Ис.53,12).
Для того Он и пришел, чтобы пленным проповедовать свободу и слепым
прозрение. Иной, воспевая победу над смертью, говорил: "смерть,
где твоя победа?" (1 Кор. 15, 55); "Ад, где твое жало?"
(Ос.13,12). Иной, опять благовествуя глубочайший мир, говорил: "перекуют
мечи свои на орала, и копья свои – на серпы" (Ис.2,4; Иоил.3,10).
А иной взывает к Иерусалиму: "ликуй от радости, дочь Сиона,
торжествуй, дочь Иерусалима: вот, твой Царь грядет к тебе кроткий,
сидящий на молодом осле" (Зах.9,9). Иной и Его второе пришествие
проповедует, говоря: "придет Господь, Которого вы ищете, и
кто выдержит день Его пришествия" (Мал.4,2). А другой в изумлении
опять говорит: "этот есть наш Бог, и никто другой не сравнится
с Ним" (Вар.3,36). При этих и других весьма многих вещаниях
нам надлежало бы трепетать и быть как бы не на земле; а мы, как
на торжище, производим шум и смятение и проводим все время священного
собрания в разговорах о совершенно бесполезных для нас вещах. Итак,
когда мы так небрежны, и в малом и великом, и в слушании и в деле,
и вне церкви и в церкви, и сверх того еще молимся об отмщении врагам,
то как мы можем надеяться получить спасение, мы, которые к нашим
бесчисленным грехам прилагаем еще новое равное всем им преступление,
то есть эту беззаконную молитву? Итак, нужно ли после того удивляться,
когда случится с нами какое-либо неожиданное несчастье? Не должно
ли, напротив, удивляться, если ничего подобного не случается с нами?
Первое является естественным следствием наших дел, а последнее будет
непонятным и неожиданным случаем. Подлинно, нельзя понять, как враги
и оскорбители Божии наслаждаются и сиянием солнца, и дождями, и
всеми другими благодеяниями Божьими. Наслаждаются те люди, которые
после духовной трапезы, после благодеяний, после бесчисленных наставлений,
своей жестокостью превосходят зверей, восстают друг на друга и окровавливают
свой язык, угрызая ближних. Итак, приняв все это в соображение,
выбросим из сердец яд, разрушим вражду, станем возносить приличные
нам молитвы; вместо демонского зверства воспримем ангельскую кротость,
и как бы тяжко мы ни были оскорблены, представим себе наши собственные
согрешения, вспомним о награде, какая ожидает нас за соблюдение
этой заповеди и умягчим гнев, укротим волны, чтобы нам и настоящую
жизнь пройти безмятежно, и по отшествии туда, найти для себя Господа
таковым, каковыми мы были к своим собратьям. Если это тяжко и страшно,
то постараемся сделать легким и вожделенным, отверзем для себя светлые
двери дерзновения к Богу, и чего не могли совершать воздержанием
от грехов, будем достигать кротостью к оскорбившим нас (это не тяжко
и не трудно), и благодетельствуя своим врагам, будем предуготовлять
себе самим великую милость. Таким образом, и в настоящей жизни все
нас возлюбят, и прежде всех Бог нас возлюбит и увенчает, и удостоит
всех будущих благ, которые получить да сподобимся все мы благодатью
и человеколюбием нашего Господа Иисуса Христа, Которому слава и
держава во веки веков. Аминь.
Беседы: 1, 2,
3, 4, 5,
6, 7, 8,
9, 10, 11,
12, 13, 14,
15, 16, 17,
18, 19, 20,
21, 22, 23,
24, 25, 26,
27, 28.
|
