|
ТОЛКОВАНИЕ НАШЕГО СВЯТОГО ОТЦА
ИОАННА ЗЛАТОУСТА,
АРХИЕПИСКОПА КОНСТАНТИНОПОЛЯ,
НА СВЯТОГО МАТФЕЯ ЕВАНГЕЛИСТА.
Беседы: 1, 2,
3, 4, 5,
6, 7, 8,
9, 10, 11,
12, 13, 14,
15, 16, 17,
18, 19, 20,
21, 22, 23,
24, 25, 26,
27, 28.
БЕСЕДА 20
Также, когда поститесь, не будьте унылы, как лицемеры, ибо они
принимают на себя мрачные лица, чтобы показаться людям постящимися
(Мф.6,16).
1. При этих словах прилично нам тяжко восстенать и горько восплакать.
Мы не только подражаем лицемерам, но и превзошли их. Я знаю многих,
которые не только когда постятся, обнаруживают это перед людьми,
но и совсем не постясь, принимают на себя лица постящихся и в извинение
представляют нечто худшее самого греха. Я делаю это, говорят они,
для того, чтобы я не соблазнил других. Но что ты говоришь? Поститься
тебе повелевает закон Божий; а ты ссылаешься на соблазн. И разве
думаешь, что исполняя этот закон, ты соблазняешь, а нарушая его,
не делаешь соблазна? Что может быть хуже такого извинения? Ты хочешь
быть хуже лицемеров, вдвойне лицемеришь и вымышляешь крайнее нечестие.
Разве не приводит тебя в стыд выразительность изречения Спасителя?
Он не сказал, что они только лицемерят, но, желая их сильнее обличить,
сказал: "они принимают на себя мрачные лица", то есть
портят, искажают их. Если же и для суетной славы казаться бледным
значит портить лицо, то что сказать о белилах и румянах, которыми
женщины портят свои лица на пагубу сладострастным юношам? В первом
случае вред только себе самим, а в последнем и себе, и тем, которые
смотрят на них. Бегите той и другой язвы с возможным усилием. Спаситель
заповедал нам не только не выставлять на вид своих добрых дел, но
и тщательно укрывать их, – как Он и сам еще прежде наставления поступил.
Касательно милостыни Он не просто сказал: "смотрите, не творите
вашей милостыни перед людьми", но присовокупил: "с тем,
чтобы они видели вас" (Мф.6,1). О посте же и молитве этого
не сказал. Почему? Потому что подавать милостыню совершенно тайно
невозможно; а молиться и поститься – можно. Итак, когда говорил:
"пусть твоя левая рука не знает, что делает правая" (Мф.6,3),
то говорил не о руках, но о том, что должно тщательно от всех скрываться;
Он на то же самое указывал, когда повелел входить в комнату, а не
на то, что в ней непременно или преимущественно должно совершать
молитву. Подобным образом и здесь, повелев помазывать голову, не
заповедал, чтобы мы непременно намащали себя; иначе мы все были
бы преступниками данной заповеди, и прежде всех общества пустынников,
которые, удаляясь в горы, преимущественно стараются соблюдать заповедь
о посте. Итак, не это заповедал Спаситель. У древних был обычай
помазывать себя во время радости и веселья, как это видно из примера
Давида и Даниила. И Христос заповедает помазывать голову не с тем,
чтобы мы непременно делали это, но чтобы тщательно старались скрывать
пост – это свое стяжание. А чтобы ты уверился, что это точно так,
Он исполнил Свою заповедь самым делом, когда, постясь сорок дней
и постясь втайне, не помазывал головы и не умывал лица, но, не делая
этого, все совершал без всякого тщеславия. То же самое Он и нам
заповедует: упомянув о лицемерах и представив слушателям две заповеди,
Он этим наименованием, то есть наименованием лицемеров, указывает
еще на нечто другое. Именно: Он отвращает от лукавого желания не
только тем, что дело лицемера достойно осмеяния и крайне вредно,
но и тем, что обман лицемера может скрываться только на некоторое
время. В самом деле, лицедей только до тех пор кажется блистательным,
пока продолжается зрелище, да и то не для всех: большая часть зрителей
знает, кто он таков и за кого выдает себя. Но, когда кончится зрелище,
тогда для всех открывается он в том виде, каков есть. Такой же точно
участи необходимо подвергаются и тщеславные. И если уже здесь на
земле многим известно, что они не таковы, каковыми кажутся, но только
надевают на себя лицо, то тем более они изобличатся после, когда
"все будут нагими и обнаженными". С другой стороны, Спаситель
отклоняет Своих слушателей от подражания лицемерам и указанием на
легкость предписываемой Им заповеди. Он не заповедует долгого поста,
не предписывает много поститься, но только предостерегает, чтобы
мы не лишились венца за него. Итак, то, что есть тяжкого в посте,
лежит и на нас, и на лицемерах: ведь и они постятся. А самое легкое
дело, то есть трудиться с тем, чтобы не потерять награды, составляет
Мою заповедь, говорит Спаситель. Таким образом, Он нимало не увеличивает
для нас трудов, но только ограждает безопасностью награды, не желая,
чтобы мы отходили неувенчанными подобно лицемерам. Эти последние
не хотят поступать так, как поступают атлеты на Олимпийских состязаниях,
которые в присутствии огромного собрания простого народа и знаменитых
лиц стараются угодить только тому, кто увенчивает их за победу,
хотя бы это был человек и низкого состояния. Ты имеешь сугубое побуждение
бороться и побеждать перед глазами Господа; Он будет и увенчивать
тебя, и Он же несравненно выше всех, находящихся на позорище этого
мира; между тем ты объявляешь о своей победе другим, которые не
только не могут принести тебе никакой пользы, но весьма много могут
еще и вредить.
2. Впрочем, Я и этого не запрещаю, Он говорит. Если желаешь показаться
людям, то подожди; Я и это тебе доставлю во всей полноте и с пользой
для тебя. Теперь это твое желание отлучит тебя от Моей славы, так
как пренебрежение всем этим соединяет со Мной, – но тогда со всей
безопасностью насладишься всем. Даже и прежде того, еще здесь, ты
получишь немаловажный плод, презирая человеческую славу: ты освободишься
от тяжкого рабства людям, сделаешься искренним другом добродетели;
а если, наоборот, будешь любить славу людей, то хотя бы удалился
и в пустыню, ты не приобретешь добродетели, именно потому, что не
будешь иметь зрителей. Подумай: ты обижаешь и самую добродетель,
когда исполняешь ее не для нее самой, но для какого-нибудь веревочника,
кузнеца и толпы торгашей; хочешь, чтобы дивились тебе и люди худые,
для которых добродетель – постороннее дело; зовешь и самых врагов
добродетели, чтобы показать им ее как бы на зрелище. Это подобно
тому, как если бы кто захотел вести целомудренную жизнь не по уважению
к чистоте целомудрия, но чтобы выказать себя перед блудниками: точно
так же и ты не избрал бы добродетели, если бы не имел желания прославиться
перед врагами добродетели, – между тем как надлежало бы почтить
ее и потому, что ее хвалят и ее враги. Так мы должны почитать ее
не ради других, но ради нее самой. И мы сами себе в обиду, когда
нас любят не ради нас самих, но ради других. Точно так же рассуждай
и о добродетели: не ради других люби ее, не для людей повинуйся
Богу, но для Бога людям. Если же поступаешь иначе, то, хотя по-видимому
и любишь добродетель, раздражаешь Бога наравне с тем, кто совсем
не следует ей. Как этот последний не повинуется Богу, потому что
не исполняет добродетели, так и ты преступаешь закон Божий, потому
что беззаконно исполняешь ее. "Не собирайте себе сокровищ на
земле" (Мф.6,19). После того, как Спаситель излечил болезнь
тщеславия, по естественному порядку, предлагает слово о нелюбостяжании.
Подлинно, ничто столько не заставляет любить богатство, как тщеславие.
И толпы служителей и евнухов, и золотом одетые лошади, и серебряные
столы и тому подобные весьма смешные вещи придуманы людьми не для
того, чтобы удовлетворить нужде или чтобы получить удовольствие,
но для того, чтобы выказать себя перед другими. Итак, выше Иисус
Христос говорил только о том, что должно быть милосердным; а здесь
словами "не собирайте сокровищ" показывает и то, в какой
степени должно быть милосердным. Так как корыстолюбие с чрезвычайной
силой господствует над людьми, и потому предложить учение о презрении
богатства нельзя было вдруг, с самого начала, – то Спаситель искореняет
эту страсть мало-помалу, освобождает от нее постепенно, и таким
образом делает учение о нелюбостяжании наконец удобоприемлемым для
сердец Своих слушателей. Вот почему прежде всего Он говорил: "блаженны
милостивые" (Мф.5,7); потом: "мирись с твоим соперником"
(Мф.6,25); затем: "кто захочет судиться с тобой и взять у тебя
рубашку, отдай ему и верхнюю одежду" (Мф.6,40); а здесь требует
гораздо большего. Там сказал: если видишь угрожающую тебе ссору,
то поступи так, потому что лучше ничего не иметь и быть дальше от
ссоры, чем иметь что-либо и вести вражду; а здесь, не упомянув ни
об истце, ни об ответчике, ни о ком-либо другом, поучает просто
презрению имущества, независимо от чего бы то ни было. Он дает эту
заповедь не столько для получающего, сколько для подающего милостыню,
чтобы, то есть и тогда как никто нас не обижает и не влечет в судилище,
мы презирали богатство и раздавали его бедным. Впрочем, и в настоящем
случае Он еще не все открыл. Хотя в пустыне Он и показал чрезвычайные
старания для добродетели нелюбостяжания, однако не поставляет их
на вид, так как еще не время было открыть это. Теперь Он хочет разобрать
только (обыкновенные) человеческие помышления и предлагает Свои
слова более в качестве советующего, чем законодателя. "Не собирайте
себе сокровищ на земле", – говорит и присовокупляет: "где
моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут". Таким
образом, Он как самым местом, так и свойством предметов доказывает
вред земных сокровищ и достоинство небесных. И здесь не останавливается,
но представляет и другое соображение. Во-первых, Он побуждает слушателей
к добродетели тем самым, чего они больше всего страшатся. Чего страшишься
ты? – говорит Он. Разве истощится твое богатство, если ты подашь
милостыню? Нет: подавай милостыню – и тогда оно не истощится; и
что удивительнее, оно не только тогда не истощится, но еще получит
большое приращение, потому что к нему присовокупятся и небесные
блага. Он здесь прямо еще не говорит об этом, но в дальнейшей речи
утверждает это.
3. Теперь, предлагая то, что особенно могло убедить Его слушателей,
то есть что сокровище пребудет у них неистощимым, Он и с другой
стороны склоняет их к милосердию; не говорит, что если подашь милостыню,
то сокровище сохранится, но угрожает противным случаем, то есть
что если не подашь, то оно погибнет. Подивись неизреченной мудрости!
Не сказал, что другим его по себе оставишь, что нередко бывает приятно
людям; но, к их ужасу, показывает, что они и этого не в силах сделать,
потому что хотя бы люди богатству и не причинили ущерба, но всегда
будут вредить моль и ржа. Хотя, казалось бы, и легко совладать с
этим вредом, но на самом деле трудно преодолеть или предотвратить
его. Что бы ты ни придумал, не можешь предотвратить этого вреда.
Почему же? Неужели золото истребляется молью? – Если молью не истребляется,
то воры крадут. – Но разве всех обкрадывают? – Если и не всех, –
по крайней мере, очень многих. В виду этого Спаситель рассматривает
богатство и с другой стороны, как я выше упомянул: "где сокровище"
человека, говорит Он, "там будет и его сердце" (Мф.6,
21). То есть, хотя бы ничего подобного и не случится, но немалый
вред будет заключаться в том, что ты будешь прилеплен к земному,
будешь рабом вместо свободного, отпадешь от небесного, не в состоянии
будешь помыслить о небесном, а только о деньгах, о процентах, о
долгах, о прибытках и гнусной торговле. Что может быть бедственнее
этого? Такой человек впадает в рабство более тяжкое, чем рабство
всякого раба, и, что всего гибельнее, произвольно отвергает благородство
и свободу, свойственные человеку. Сколько ни беседуй с тобой, имея
ум пригвожденный к богатству, ты не можешь услышать ничего полезного
для себя. Но как пес в логовище, прикованный к заботам о деньгах
крепче цепи, ты бросаешься на всех приходящих к тебе, – занимаешься
только тем, чтобы для других сохранить лежащее у тебя сокровище.
Что может быть бедственнее этого? Но так как эта мысль превышала
понятие слушателей, и как вред, так и польза, проистекающие от богатства,
для многих не были очевидны, и, чтобы понять это, нужен был ум довольно
проницательный, то Спаситель, после предварительного объяснения
и сказал: где сокровище человека, там и его сердце. Поясняя то же
самое далее, Он обращает речь от умственных предметов к чувственным,
именно говорит: "светильник есть глаз для тела" (Мф.6,22).
Смысл Его слов таков: не закапывай в землю ни золота, ни чего-либо
другого тому подобного, потому что сокровище ты собираешь для червя,
ржи и для воров. Хотя ты и сбережешь его от этих истребителей, но
не сохранишь своего сердца от порабощения и прилепления ко всему
земному, – потому что где будет твое сокровище, там будет и твое
сердце. Напротив, если будет твое сокровище на небе, то не только
имеешь ту выгоду, что сподобишься за это небесных почестей, но еще
и здесь получишь награду, возносясь на небо, помышляя и заботясь
о небесном, так как очевидно, что ты туда же перенесешь и свой ум,
куда положишь свое сокровище; наоборот, когда ты положишь свое сокровище
на земле, то будешь испытывать совершенно противное. Если же сказанное
кажется тебе неясным, то выслушай следующее: "Светильник для
тела есть глаз. Итак, если твой глаз будет чист, то все тело твое
будет светло; если же твой глаз будет худ, то все тело твое будет
темно. Итак, если свет, который в тебе тьма, то какова же тьма?"
(Мф.6, 22-23). Таким образом, Спаситель обращает свое слово к наглядным
примерам. Так как Он упомянул о порабощении и пленении ума, а это
для многих было неудобопонятно, то Он свое учение прилагает к внешним
предметам и перед глазами находящимся, чтобы по ним могли уразуметь
и то, чему подвергается ум. Как бы так говорил Спаситель: если не
знаешь, что значит повреждение, случающееся с умом, то научись этому
из рассмотрения телесных вещей. Что значит глаз для тела, то самое
и ум для души. Конечно, ты никогда бы не захотел носить золота,
облекаться в шелковые одежды и, вместе, быть слепым, – но здоровье
глаз предпочел бы всей такой пышности. (Ведь если лишиться зрения,
то не будет для тебя никакой приятности в жизни. Но как при слепоте
глаз и прочие члены, не пользуясь более светом, очень ослабевают
в своей деятельности, так равно и по растлении ума твоя жизнь исполнится
бесчисленных зол). Поэтому, как касательно тела мы наиболее заботимся
о том, чтобы иметь здоровое зрение, так и касательно души преимущественно
должны заботиться о здоровье ума. Если ослепим ум, долженствующий
доставлять свет и прочим способностям, то чем будем смотреть? Загради
источник – иссушишь и реку; подобным образом кто помрачает ум, тот
приводит в беспорядок все действия его в настоящей жизни. Поэтому
Спаситель и говорит: "если свет, который в тебе, тьма, то какова
же тьма?". Когда кормчий сделается добычей волн, когда светильник
угаснет, когда вождь будет пленен, тогда какая уже надежда останется
для подчиненных?
4. Поэтому теперь уже не упоминая о наветах, ссорах и тяжбах, возникающих
из-за богатства [на них Он указал выше, когда сказал: "соперник
отдаст тебя судье, и судья слуге" (Мф.5,25)], поставляет здесь
на вид неизбежное и более тяжелое, отклоняя таким образом от злой
страсти корыстолюбия. Поработить ум этой болезни – гораздо тяжелее,
нежели быть ввергнутым в темницу. Притом последнее не всегда случается,
а то непременно следует за привязанностью к богатству. Потому-то
Христос уже после того зла упомянул об этом зле, как тягчайшем и
непременно случающемся. Бог, Он говорит, даровал нам ум для того,
чтобы мы рассеивали мрак неведения, имели правильное понятие о вещах
и, пользуясь им как орудием и светом против всего скорбного и вредного,
пребывали в безопасности. А мы этот драгоценный дар промениваем
на лишние и бесполезные вещи. Что пользы в воине, украшенном золотом,
когда военачальник пленен? Какая выгода в украшенном корабле, когда
кормчий сделается добычей волн? Что пользы в стройном теле, когда
глаза будут лишены зрения? Если бы кто врача, который должен быть
здоровым, чтобы лечить болезни других, повергши в болезнь, положил
в позолоченной храмине на серебряную кровать, то из этого какая
польза вышла бы для больных? Так и ты, если повредишь ум, могущий
обуздывать страсти, и привяжешь его к сокровищу, то не только не
получишь никакой пользы, но, напротив, много потеряешь и нанесешь
своей душе великий вред. Видишь ли, как Спаситель тем самым, чем
люди больше всего побуждаются к пороку, отвлекает их от последнего
и приводит к добродетели? Для чего желаешь богатства, говорит Он?
Не для того ли, чтобы веселиться и роскошествовать? Но этого-то
ты и не получишь, а встретишь совсем противное. Если, лишенные глаз,
мы по причине этого несчастья не наслаждаемся никакими удовольствиями,
то тем более должны ощущать то же по развращении и ослеплении ума.
Для чего ты закапываешь в землю свои сокровища? Для того ли, чтобы
безопаснее сохранить их? Но и здесь испытаешь совершенно противное.
Таким образом, как постящегося, подающего милостыню и молящегося
из одного тщеславия, Он тем самым удержал от тщеславия, чем особенно
они побуждаются к этому пороку (для чего ты так молишься и подаешь
милостыню? – Он говорит. Не для того ли, чтобы получить от людей
славу? Но не молись с таким намерением – и тогда получишь ее в последний
день), – так точно и сребролюбца Он отвлекает от привязанности к
богатству тем самым, о чем он преимущественно заботится. Чего ты
желаешь? – Он говорит. Того ли, чтоб сохранить свое богатство и
наслаждаться удовольствием? Все это доставлю тебе с великим избытком,
если положишь золото там, где Я тебе повелеваю. Хотя повреждение
ума, происходящее от пристрастия к богатству, Спаситель яснейшим
образом раскрыл уже впоследствии, именно тогда, когда упомянул о
тернии, тем не менее и здесь достаточно указал на него, когда объятого
безумной страстью корыстолюбия назвал помраченным. И как находящиеся
во тьме ничего не могут ясно разобрать, и когда увидят веревку,
думают, что это змея, а когда увидят горы и дебри, умирают от страха,
так и корыстолюбцы по своей подозрительности страшатся того, что
для других кажется не страшным. Они страшатся бедности, или справедливее,
страшатся не только бедности, но и всякого маловажного убытка. Если
потерпят какой-нибудь малый ущерб, то печалятся и сокрушаются гораздо
более, чем те, которые не имеют даже необходимой пищи. Многие из
богачей, не снеся такого несчастья, даже удавились. Равным образом
обиды и насилия для них кажутся столь несносными, что и от них многие
лишили себя жизни. Богатство, кроме служения себе самому, делает
их ко всему прочему неспособными. Когда оно заставляет их служить
себе, тогда они решаются и на смерть, и на раны, и на всякое постыдное
дело. Это составляет самое крайнее несчастье. Где надо иметь терпение,
там они слабее всех. А где бы надлежало им быть осторожными, там
они бывают чрезмерно бесстыдны и наглы. Подлинно, с ними происходит
то же самое, что и с теми, кто все свое имущество расточит на ненужные
вещи. Таковой, неблагоразумно расточивши все свои стяжания, когда
настает время для нужных издержек, ничего не имея, претерпевает
тягчайшие бедствия.
5. Подобно тому, как актеры, изучив свои предосудительные искусства,
когда показывают их, переносят много страшного и опасного, а в других,
полезных и необходимых делах, оказываются всех смешнее, так точно
и корыстолюбцы. Как те, ходя по протянутой веревке, показывают на
ней большое присутствие духа, а когда какое-нибудь важное дело потребует
от них отваги и мужества, то и придумать не могут, как на то решиться,
так точно и богатые для денег на все решаются, а для любомудрия
не могут отважиться решительно ни на что. И как те занимаются и
опасным, и бесполезным делом, так и эти переносят множество опасностей
и трудностей, но ничего полезного в конце концов не достигают и
покрываются сугубой тьмой: и от развращения своего ума слепотствуют,
и от несбыточности своих предприятий помрачаются великой тьмой,
почему и не могут смотреть свободно. Находящийся только во мраке
при появлении солнца освобождается от тьмы; лишенный же зрения даже
и при появлении солнца не видит. То же самое претерпевают и богатые.
Даже и тогда, когда Солнце праведности просвещает и наставляет их,
они не чувствуют, потому что богатство ослепило их глаза, – почему
и страждут сугубой слепотой: и сами от себя, и от того, что не внимают
Учителю. Итак, будем тщательно внимать Ему, чтобы, хотя и поздно,
прозреть. А как можно прозреть? Ты прозришь, если познаешь, как
ты стал слеп. Как ты стал слеп? От злого вожделения. Страсть к деньгам,
подобно вредоносной мокроте, покрывши чистый зрачок глаза, навлекла
на тебя густое облако. Но это облако можно удобно и разогнать, и
рассеять, если примем луч учения Христа, если будем внимать Его
наставлению и словам: "не копите сокровищ на земле". Что
мне пользы от слушания, ты скажешь, когда я одержим вожделением?
Но непрестанным слушанием, наконец, может быть истреблено и само
вожделение. Если же еще будешь одержим им, то представь, что вожделение
не вожделенно. В самом деле, какое тут вожделение, когда ты подвержен
жесточайшему рабству и мучительству, отовсюду связан, пребываешь
во тьме, исполнен всякого смятения, переносишь бесполезные труды,
бережешь богатства для других, а часто и для врагов? Вожделенно
ли это сколько-нибудь? Не следует ли, наоборот, убегать и удаляться
от этого? Что за вожделение полагать свое сокровище среди татей?
Если ты непременно желаешь богатства, то перенеси его туда, где
оно может оставаться в безопасности и целости. А как ты теперь поступаешь,
– поступать так свойственно желающему не богатства, но рабства,
напасти, убытка и непрестанной скорби. Если бы какой-нибудь человек
указал тебе на земле безопасное место для сохранения твоего богатства,
то, хотя бы он завел тебя и в самую пустыню, ты не поленился бы
и не замедлил, но с полной доверенностью положил бы там свое имущество.
Когда же вместо людей это обещает тебе Бог, и предлагает не пустыню,
а небо, ты принимаешь совсем противное. И это несмотря на то, что,
хотя бы твое имение и было совершенно в безопасности здесь, ты никогда
не можешь быть свободен от беспокойства. Пусть ты его не потеряешь,
но беспокоиться о нем никогда не перестанешь. Напротив, полагая
сокровище на небе, ты не испытаешь ничего такого; и, что всего важнее,
тогда ты не закапываешь, а насаждаешь свое золото. Тогда оно вместе
бывает тебе и сокровищем, и семенем, или и того и другого лучше.
Семя не остается навсегда, а то всегда пребывает. Опять, здешнее
сокровище не остается, а то приносит тебе нетленные плоды. Если
же ты будешь ссылаться на продолжительность времени и отдаленность
воздаяния, то и я могу тебе показать, сколько и здесь ты получишь
пользы; а сверх того, и самыми житейскими обстоятельствами постараюсь
тебя убедить, что ты напрасно представляешь такие отговорки.
6. Ты и в настоящей жизни заготовляешь много такого, чем сам никогда
не думаешь пользоваться; и если кто тебя в этом будет обвинять,
ты, указывая на детей и внуков, думаешь найти достаточное утешение
в трудах своих. Когда ты, находясь в самой глубокой старости, строишь
великолепные дома, прежде окончания которых ты, может быть, умрешь;
когда насаждаешь деревья, которые принесут плод спустя много лет,
(когда насаждаешь в поле даже такие дерева, от которых произойдет
плод разве лет через сто); когда покупаешь имения и наследства,
которыми будешь владеть спустя много времени; когда ты заботишься
о многом таком, чем никогда не будешь пользоваться, – то все это
для себя ли ты делаешь, или для потомков? Итак, не есть ли это признак
крайнего безумия, когда ты касательно земных благ не смущаешься
продолжительностью времени и даже, по причине этой продолжительности,
подвергаешься опасности лишиться всей награды за труды; а касательно
небесных благ унываешь по причине замедления, тогда как это замедление
приносит тебе больше пользы, и не другим доставляет ожидаемые тобой
блага, но все дары сохраняет для тебя? Да притом эта медленность
и не продолжительна, – дело наше при вратах судилища; мы не знаем,
– может быть, уже в наше время все окончится, и наступит этот страшный
день, и Его грозное и нелицеприятное судилище. В самом деле, очень
многие знамения уже совершились: и Евангелие проповедано по всей
вселенной, и брани, и землетрясения, и голод сбылись, и не велик
остающийся промежуток. Но ты не видишь знамений? Вот это самое есть
величайшее знамение. Так и бывшие во времена Ноя не видели начала
всегубительства, – и страшное наказание постигло их в то время,
как они играли, ели, женились и делали все обычное. Подобным образом
жители Содома среди увеселений нимало не предугадывая, что с ними
могло случиться, пожраны ниспадшим пламенем. Итак, все это представляя,
постараемся приготовить самих себя к отшествию отсюда. Пусть день
всеобщей кончины еще не настал; но конец каждого, и старца, и юноши,
уже находится при дверях. И уже нельзя отсюда отошедшим купить елея,
или получить прощение, хотя бы Авраам молился, хотя бы Ной, хотя
бы Иов, хотя бы Даниил. Итак, пока имеем время предуготовить себе
дерзновение перед Богом, запасем елея в изобилии, перенесем все
на небо, чтобы нам в свое время, и когда особенно будем иметь нужду,
всем этим насладиться, благодатью и человеколюбием нашего Господа
Иисуса Христа, Которому слава и держава, ныне и всегда, и во веки
веков. Аминь.
Беседы: 1, 2,
3, 4, 5,
6, 7, 8,
9, 10, 11,
12, 13, 14,
15, 16, 17,
18, 19, 20,
21, 22, 23,
24, 25, 26,
27, 28.
|
